Русско-немецкий интернет-журнал inter-focus.de Русско-немецкий информационно-аналитический и литературно-художественный журнал
Связанные статьи
Поэзия
АГАДАМ — МАГАДУ
Я говорю тебе слово: «Агадам!»
Ты же мне отвечаешь: «Магаду!»
Это птицы летят по своим небесным следам
в гнёзда, где они вылупились в прошлом году.
Ты говоришь мне слово: «Агадам!»
Я тебе отвечаю: «Магаду!»
Это рыбы плывут по своим подводным следам
к нерестилищам, где они вывелись в прошлом году.
Я говорю тебе: «Где же наши следы?
Куда нам вернуться, чтобы продолжить род?
Мы прилетели сюда с голубой звезды,
жалко след потерялся среди долгот и широт».
Ты отвечаешь: «В дебрях теней и снов
можно ещё с трудом различить следы,
да иногда что-то такое любовь
шепчет на ушко глупым и молодым».
Только влюблённым, только глупым и молодым,
только однажды в жизни в самом их первом году
любовь шепчет в самое ушко: «Агадым!»
И влюблённые отвечают: «Мыгаду!»
А потом забывается этот бред,
а потом дети, кухня, дела-дела…
Угасает в их юных душах нездешний свет,
и теряется след, а потом стареют тела,
а потом умирают в каком-то любом году,
ибо сказано: «Мне отмщенье и Азъ воздам!»
Ты мне шепчешь на ухо: «Магаду!»
Я как эхо тебе в ответ: «Агадам!»
***
В телеге, в пироге, на санном возу
возили уж многих, и нас отвезут
лежать вдоль обочин подкормкой для почв.
Чего же ты хочешь? Беде не помочь.
Чего же ты смотришь на пыльный закат,
как будто за кадром, упрятан под кат,
из древних пророчеств, сказаний и проч.
лежит чудный город, похожий точь-в-точь
на те города, что от святости пьян
сквозь мглу и века прозревал Иоанн,
на острове Патмос страдая впотьмах,
великий апостол, пророк и монах.
Тебе не понять просветлённой души,
ты пьян не от святости — от анаши,
твой светоч растрачен, твой разум свинцов.
Идут мертвецы хоронить мертвецов.
СМОТРЮ ТЕЛЕВИЗОР
Каждый вечер, устав от капризов
вечно всем недовольной жены,
я сажусь и смотрю телевизор,
что на тумбе стоит у стены.
В его чёрном прозрачном экране
много вижу всего, например:
это — я вот лежу на диване,
это — светится рядом торшер.
Вижу комнату, книги, картины,
отпечаток луны за окном,
как растут потихоньку три сына,
а потом покидают мой дом,
как проходят недели разлуки,
следом месяцы, годы, века,
как приходят притихшие внуки
и садятся в ногах старика.
И как будто из прошлого зуммер
раздаётся родной голосок:
— Мама, папа, а дедушка умер?
— Нет он спит. Осторожней, сынок.
***
Когда господин экскаватор, стены ковшом сокруша,
гусеницами раскатает то, что домом было когда-то,
что остаётся от дома? — только его душа
прозрачным контуром на фоне заката.
В этом жили когда-то люди, в этом курили богам фимиам,
в этом, совсем неказистом, был театрик провинциальный —
души домов погибших разбросаны по площадям,
по набережным помпезным, по улицам магистральным.
Им от места не оторваться — слишком они тяжелы,
так и стоят невидимо, открытыми ставнями машут.
Душе истины, прииди и вселися в ны,
и спаси, Блаже, души наша.
ET CETERA
Когда обрыднет старая планета,
наверное, душа с потоком света
помчится прочь по Млечному Пути
и на другом конце дороги этой
себе отыщет новую планету,
чтоб вновь на ней телесность обрести.
И снова, точно пойманная птица,
куда-то будет рваться и томиться,
смотреть на звёзды, а придёт пора —
помчится дальше странница ночная,
ни отдыха, ни устали не зная,
et cetera.
***
мои друзья от берега отчалив
плывут по небу в полной тишине
их скорбный путь торжественно-печален
мои друзья не помнят обо мне
а я их помню долго буду помнить
пока однажды сбросив жизни кладь
не убегу из пыльных душных комнат
их высоко летящих догонять
***
Повсюду листопад —
расцвета антипод
в кисельном небе над,
в кофейных лужах под,
у старых жигулей
на ветровом стекле,
в витринах бакалей-
ной лавочки «Nestle».
Засыпала листва
дорожки во дворе,
и дворник Мустафа
мечтает о поре,
когда, отправив в путь
листвы последний тюк,
он сможет отдохнуть
недельки две до вьюг.
***
Мельтешением пчёл привлечённые,
от раскрытых цветов обомлев,
мы брели, дураки неучёные,
по ещё не остывшей земле.
Нам цвели семицветные радуги
и светили всю ночь светляки,
метеорные лампочки падали
и тонули в затоне реки.
Ты не думай, мне вовсе не плохо,
просто с каждой минутой горчей
наблюдать, как уходит эпоха
радуг, пчёл, светляковых ночей.
СОБАЧЬЯ СМЕРТЬ
Собаке и смерть то собачья.
Забыл о собаке весь свет.
А как же могло быть иначе?
Собакам спасения нет.
В овраге за дедовой дачей
спущусь потихоньку к ручью.
Над бедной собакой поплачу,
вздохну, помолюсь, помолчу.
СТРЕКОЗЫ
Ещё мы не были в проекте. Мы
ещё считались неземными,
а эти с зенками фасетными
и с лопастями слюдяными
уже кружили над болотами,
над хвощевидными лесами
и эскадрильями сторотыми
гигантских ящеров кусали.
Теперь не то. Кружа над травами,
они заметно измельчали.
Уже не монстрами кровавыми,
не бронтозавров палачами
без кайнозоевой экзотики
они влились в обитель лилий —
серебряные вертолётики
совсем не страшных эскадрилий.
УЕДЕМ!
уедем уедем уедем с тобой
в любой понедельник на остров любой
в любую калугу в любую дыру
к медведям уедем в медвежью нору
но только подальше от проклятых мест
где а окнах горит несгораемый крест
где гроздья грустники черны над рекой
где пахнет горелой доской и тоской
где женщины жёстки как горький сухарь
где рядом с аптекой всё тот же фонарь
где всем наплевать на свободу и свет
здесь нет избавленья и выхода нет
уедем уедем как солнце взойдёт
мы сядем с тобой в золотой самолёт
лишь дети заметят копаясь в песке
сверкающий след на небесной реке
***
Узы брака, пищевые цепи,
социальных связей паутина
держат нас на маленькой планете
вплоть до истеченья карантина.
Но когда закончен карантин,
эти нети вдруг ослабевают,
и тогда из мрака выплывает
золотой межзвёздный паланкин.
И звучит охотничий рожок,
горн туманный или что-то вроде…
Так осуществляется прыжок
от необходимости к свободе.
УЛОВКА № 1
Уловка в том, что ты веришь в уникальность своей судьбы,
а потом понимаешь, что всё стандартно и неуникально.
В принципе, ты мог бы родиться ребёнком любым
и от любых родителей, как это ни печально.
И в любую школу пойти, и найти там любых друзей,
и с девчонкой любой ощутить небывалое что-то,
и с любой из трёх миллиардов женщин нарожать сколько угодно детей,
и, чтоб вырастить их, впрячься в любую работу.
И, наевшись любых подвернувшихся под руку блюд,
сидеть и смотреть по ящику любые (какая разница!) передачи.
И случайной женщине рядом доказывать, что ты не верблюд,
и наивно надеяться, что всё ещё будет иначе.
ФЕВРАЛЬ
февраль — известный враль
слезой всплакнув капельной
заставит снять пальто и шапку
и опять
опять заголосит мелодией метельной
и будет бить в лицо
шаманить
колдовать
дома обледенит
навалит снега кучи
а утром словно кто смеётся над тобой
затренькает капель
и в небе как лазутчик
мелькнёт платок весны
лазурно-голубой
***
Человек не приходит — его приводят,
дарят ему просто так, безвозмездно
небо, каждый раз новое при новой погоде,
вёсны и осени, вершины и бездны,
дожди и снега, цветы и растения,
любовь и нежность, боль и страдание,
радость надежды и обретения,
горечь потери и увядания…
Человек не уходит — его уводят,
выталкивают, выбрасывают во внешнюю бездну.
Вечного ничего не бывает в природе.
Гибнет всё, что становится бесполезным.
Так домой затаскивает с детской площадки
ребёнка упирающегося сердобольная мать,
приговаривая: Ну, наигрался, мой сладкий?
Дай теперь и другим поиграть!
*Меня зовут Андрей Баранов. Родился в начале 60-х в числе миллионов других мальчишек и девчонок великой державы с названием СССР.
Молодость наших родителей пришлась на 60-е. Они во многом и создавали этот знаменитый «дух шестидесятых» – дух, в котором чувство небывалой свободы соседствовало с революционным романтизмом и верой в светлое будущее, а научный прагматизм – с тонким лирическим умонастроением.
Семья жила в Виннице (Украина), потом в Ульяновске. Там я окончил школу, пединститут. Несколько лет был учителем русского языка и литературы, служил в армии (на Урале), защитил диссертацию (в Ленинграде), работал в педуниверситете, институте повышения квалификации учителей. С 2002-го перебрался в Москву, где и работаю до сих пор. Много езжу по стране: за последние годы исколесил её всю – от Калининграда до Владивостока, от Ямала до Северного Кавказа.
Стихи начал писать лет с пятнадцати, когда, наверное, все начинают. Посещал в семидесятые-восьмидесятые известное в Ульяновске литобъединение «Надежда», а с институтскими друзьями мы создали собственное литобъединение «Зеркало». Печатался в Ульяновских и вузовских газетах. В 1982 году принял участие в подготовке самиздатовского сборника «Третий сын». Сборник получил неожиданный для авторов резонанс: разгромное партсобрание в нашем «педе» – с участием первого секретаря обкома КПСС Колбина и негласное преследование со стороны КГБ всех участников проекта. На несколько лет о любых легальных публикациях пришлось забыть. Маразм на дворе крепчал.
Жизнь снова переместилась на кухни, как и у наших родителей. Только не было уже того энтузиазма и оптимизма. Как-то мерзко было вокруг и муторно.
Что-то забрезжило в конце 80-х, какие-то свежие ветры подули. Показалось даже, что начинается какая-то новая светлая эра. На самом деле у власти остались те же люди, но прошлые грехи мне припоминать перестали. В конце восьмидесятых я принял участие в коллективном проекте «Запах первого снега» (Саратов), подборка стихов была принята для сборника «Айсберг» (Саратов), но книжка так и не вышла.
Совершенно неожиданно цикл стихотворений «Сотворение мира» был опубликован в журнале «Дальний Восток» (№ 8, 1990), ещё две подборки приняты в производство «Дальним Востоком» (Хабаровск) и «Авророй» (Санкт-Петербург). Но начавшиеся в стране катаклизмы надолго прервали какие бы то ни было творческие проекты. Журналы перестали печатать современную поэзию, коллективные сборники перестали выходить. С 1990 по 1998 годы я писал исключительно «в стол». В 1998-м случайно, используя дружеские связи, нам с сестрой Еленой Яговкиной удалось издать сборник «Дуэт для скрипки и альта» (Ульяновск, Печатный двор). Это были две книги в одной. Свою книгу в этом своеобразном диптихе я назвал «Странник».
С 1998-го – новый период молчания. С 2005-го стал выкладывать свои стихи на сайте Поэзия.ру.
С 2007 стал регулярно публиковаться в интернет-журналах «45-я параллель», «Новая литература», «Сетевая словесность», «Топос». Подборки стихотворений вышли в журналах «День и ночь» (Красноярск) и «Эдита» (Германия), в коллективных сборниках, антологиях и альманахах. В 2009 году опубликовал вторую книгу стихов «Крылья деревьев». В 2013 – третью с великолепными иллюстрациями Елены Краснощёковой. (Невыразимое. — М. :Вест-Консалтинг, 2013).
Я верю, что лучшие мои стихи ещё не написаны, и пишу, чтобы передать в текстах отражённый во мне свет 60-х.
