Литературные байки

Связанные статьи

“Чемпион из Освенцима” (“Mistrz”) /(2020), реж.Мацей Барчевски/

Январь 5, 2023

«Патриотический ресурс…»

Декабрь 23, 2022

«МЫ, ЖЕНЩИНЫ…»

Сентябрь 3, 2022

В Ганновере после выступления одна женщина, купившая мою книжку, подходит и говорит:

— Спасибо вам большое, я так люблю стихи, и книжку вашу купила, вот читать только боюсь.

— Почему?

— Да сейчас ведь чего только не напишут!

 

 

Звонит мне незнакомый человек.

— Мне тут ваш телефончик дали. Вы, говорят, поэт, стихи, говорят, пишете. В Лондон ездите…

— Да.

— Да… Я вот тоже стихи люблю. Очень люблю стихи. И ваши люблю. А еще я люблю спорт.

— А в чем, собственно, дело?

— Да я же говорю: я спорт люблю, хочу поехать в Лондон на Олимпиаду. Может, вы мне там присмотрите, где остановиться?

 

 

Говорит мне поэт N.:

— У тебя хорошие стихи. Приезжай на поэтический фестиваль в NN. Я устрою. Организаторы тебя пригласят.

Я ему говорю:

— Да кто я такая, чтобы меня пригласили?

Он говорит.

— Да ты не волнуйся, это же всегда так, все возмущаются, почему, мол, Тютькина пригласили, а меня нет. Поэтому мы под тебя создадим группу «молодые американские поэтессы».

Ну, сидим, пьем.

Через какое-то время он говорит;

— Вот в прошлом году была группа «молодые карельские поэтессы». Перетрахали всех.

 

 

«Пушкин в Британии 2011». Из кулуарных разговоров…

 

— Большинство людей только в мужчине видят истинного поэта, поэтому публика не отдаст большую часть голосов женщине.

 

Литератор Икс мечтательно…:

 

— Да… А вот жюри женщин любит… Я сам однажды в жюри сидел, на первое место поставил самую симпатичную девушку. Потом жил с ней три года…

 

 

Один умудренный опытом поэт поучает меня:

— Вот когда тебе говорят, что у тебя красивые ноги, ты обижаешься. Ты все ждешь, что тебе скажут, что у тебя хорошие стихи. И зря. Учись ценить искренность.

 

 

После поэтического вечера подходит женщина и говорит:

— Спасибо, спасибо вам. Я получила такое удовольствие. Такое вам спасибо! Вот одно только плохо, одно плохо…

— А что плохо?

— Да я пришла очень поздно и не застала вашего выступления.

 

 

После выступления в Нью-Йорке подходит ко мне женщина:

— Вот вы тут читали шуточные стихи про Ленинград и упомянули в них Матвиенко. А вы знаете, что она родилась не в Ленинграде?

— Не знаю. Но я же и не писала, что она в Ленинграде родилась.

— Неважно. Вы должны были поинтересоваться. Все-таки Валентина Матвиенко публичный человек, председатель Совета Федерации, про нее массу информации можно найти. Вы должны были все о ней прочитать, знать ее биографию, прежде чем писать. Я вам советую переписать стихи, дайте мне свой адрес, я вам пришлю материал.

Я ей говорю:

— Не надо!

Она фыркнула и на прощанье сказала:

— Не хотите читать про Матвиенко — не читайте. Но и не называйте себя после этого поэтом!

 

 

Сижу как-то в жюри олимпиады по русскому языку для школьников (американских, разумеется). Каждого просим прочитать стихотворение. Все, как заведенные, читают «Горные вершины спят во тьме ночной…». Вдруг один паренек читает такое:

 

У меня есть дедушка

Много-много лет.

Я люблю мой дедушка.

Он уже сто лет.

 

Все в оцепенении. Его спрашивают:

— Это вы сами написали?

Он говорит:

— Нет. Все учили Лермонтова, а мне Лермонтова трудно. Я нашел современного поэта. Фамилии не помню. Но стихи хорошие — учить легко.

 

Как много современных поэтов способна российская земля рождать!..

 

 

Мне было 18 лет. Я была влюблена в однокурсника, а он — в меня. В декабре мы шли, держась за руки, по холодному Невскому. Он сказал: «Я написал тебе к Новому году стихи». Полез в карман и достал открытку.

Я начала читать:

 

Пусть бокалы красиво сияют

Золотым переливом вина…

 

Дальше не помню. Мир рухнул. Любовь кончилась.

С тех пор я поумнела и перед тем, как крутить роман, спрашивала: «Ты случайно стихов не пишешь? А то я их не переношу».

 

В Нью-Йорке подходит какая-то грозная дама и говорит:

— Вы тут выступали вчера с подружкой (речь шла о Маше Рубиной — Н.Р.) , не помню ваших имен, я подумала, что вам будет полезно почитать мой роман.

И дает мне книжку килограмма на полтора. Я выдавливаю из себя спасибо. Маша уже уехала, а у меня нет никакого желания тащить это в чемодане. У дамы на лице отражается внутренняя борьба. Тут она достает из авоськи еще одну, точно такую же книжку. Я говорю:

— Ну что вы, нам не нужен второй экземпляр, нам с подружкой хватит одного на двоих.

Дама говорит:

— Это не второй экземпляр. Это второй том моего романа. Я вспомнила ваши стихи и подумала, что вам будет полезно дочитать до конца.

Одним, словом заработали мы с Машей. Одной только поэзией.

 

 

Пьянка с местными поэтами после выступления. Один мне игриво говорит:

— Деточка, в твои двадцать пять…

Я говорю:

— Мне не двадцать пять.

Он:

— Ну, ладно, деточка, в твои тридцать пять…

Я говорю:

— Мне и не тридцать пять, и я вам не деточка.

Тут он вдруг посерьезнел и сказал:

— А стихи-то у вас говно.

 

 

Вторая часть байки про подаренный нам с Машей роман…

 

Один известный поэт мне говорит:

— Что это у тебя в мешке?

— Роман подарили.

— Ну, зачти оттуда че-нибудь.

Открываю, читаю что-то вроде «Над этим городом сияли золотые купола, а с куполов ввысь взирали ангелы…»

— Понятно, — говорит он. — Вот тебе еще…

И сует мне в мешок еще одну книжку.

— Ты понимаешь, — говорит, — поэт какой-то подарил свои стихи только что, а тебе же все равно выбрасывать…

 

 

Был у меня знакомый, который однажды признался, что пишет стихи. Принес мне целую папку. Все стихи — про любовь. Душераздирающую. Были в них какие-то такие строки: «Соперник мой упал под дуб и вот лежит холодный труп.» А одно стихотворение начиналось строкой: «Ты помнишь близость в ту субботу?..» Я так хохотала, что дальше читать не смогла. И зря. Теперь все думаю: что у них было-то в ту субботу, вдруг действительно стоило описать!

 

 

Лондон. 2009 год. На прогоне поэт АБ читает:

 

Впитать в себя твой интеллект,

Tвою женскую мудрость,

Kак ныряльщик, туда нырнуть

За драгоценным жемчУгом.

 

Читают в два круга. Во втором круге опять выходит АБ и опять читает «За драгоценным жемчУгом». Тут Олег не выдерживает:

— Слушай, ты это специально или просто не знаешь, как правильно?

АБ:

— Что?

— Ну, вот ты читаешь неправильно — «за жемчУгом»?

АБ говорит:

— Не понял. Все правильно. Я точно знаю. Они ныряют на дно и достают жемчУх.

 

 

После какого-то выступления подходит молодой человек и просит подписать книжку. Спрашиваю:

— Как вас зовут? Кому книжку подписывать?

Молодой человек ужасно краснеет и говорит:

— Напишите — «Людочке».

 

 

В попытках распространить часть тиража своей книжки позвонила в местный русский книжный магазин. Объяснила, чего хочу, после чего между мной и владелицей магазина состоялся следующий разговор.

 

Она. Ну, возьмем мы вашу книжку, и будет она здесь лежать мертвым грузом. Я не хочу вас обидеть, но вы никому не интересны, о чем у вас вообще книжка?

Я. Стихи.

Она. Стихи… Ну, я не знаю… Люди приходят и знают, что им нужно Пушкина. Вот они Пушкина и покупают, а Иванова, Петрова, Сидорова и вас… как вас? … и не посмотрят.

Я. Ну, хорошо, я поняла.

Она. Подождите, я вам дам хороший совет. Вы знакомы с редактором местной газеты?

Я. Да.

Она. Так вот, пусть он вам сделает рекламу. Позвоните ему, сошлитесь на меня и скажите: мол, сделайте со мной интервью, я оплачу. Вы, то есть, оплатите. В оплату пусть включит плату за вопросы по поводу того, кто вы такая, и объявление о презентации вашей книжки в нашем магазине.

Я. А презентацию кто организует?

Она. Да чего там организовывать. Дам вам кусок стола, принесете печенье, поставите на стол, люди и подтянутся. Вы знаете, сколько мне пенсионеров присылает своих книг со всей Америки! А вы прямо здесь, подъедете с печеньем.

Я. Спасибо.

Она. Вот так и помогаю, ничего с этого не имею. Только, так сказать, в качестве поддержки интеллигенции интеллигенцией.

Я. Спасибо еще раз.

Она. Но имейте в виду: если что продадим, то выручку делите с магазином пятьдесят на пятьдесят.

Я. Все поняла. До свиданья.

Она. До свиданья, до свиданья, людям ничего не надо, лежит все мертвым грузом, неизвестно что, неизвестно кто, вот и работай тут.

 

 

Знакомая в разговоре:

— Помнишь, у Пушкина «Да, скифы мы, да, азиаты мы…»?

Я говорю:

— У Блока.

Она, доброжелательно улыбаясь:

— И у Блока.

 

 

На фестивале «Пушкин в Британии» 2007-го года после турнира поэзии ко мне подошла женщина и начала жать руку со словами:

— Спасибо, спасибо вам! Жаль, не помню, как вас зовут, но мне так понравились ваши стихи!

Я сказала:

— Да что вы!

— Да, да! Они мне так близки. Просто как будто я писала. Вот если бы я писала, я бы то же самое и написала. Но я не пишу. У меня другие дела. А вы вот молодец, не ленитесь. Не ленитесь — и пишете! А другие ленятся. Мне очень понравилось. Вы точно прочли мои мысли.

— А что же вам так понравилось?

— Как — что! Ваши феминистические стихи. Больше всего — феминистические.

— Феминистические? Но у меня не было никаких феминистических стихов.

— Как же не было! А вот это: «Даю, даю, даю!» Очень феминистическое! Очень было приятно. Жаль, не знаю вашего имени.

Напоследок сказала:

— Пишите еще про нас, про женщин. Чтоб все знали, какие мы!

И удалилась.

 

 

В Денвере на каком-то концерте в фойе на меня все время смотрит один старичок. Наконец подходит:

— Скажите, ваша фамилия не Резник?

— Да, Резник.

— Я так и думал. Я вас узнал. Я брал вашу книжку с фотографией в библиотеке. Вы очень талантливая. У вас весь род талантливый.

— Какой род?

— Ну, род Резников. Илья Резник же очень талантливый поэт.

— Но я к Илье Резнику не имею никакого отношения.

Старичок явно разочарован:

— Да что вы говорите! А я был уверен, что вы родственница. А вы точно знаете, свою родословную?

— Точно не знаю, и вообще у меня фамилия по мужу.

Старичок торжествующе:

— Ага! Я же говорю: покопайтесь, покопайтесь, наверняка родственница по мужу. А вы думаете, талант-то откуда? Только гены, только гены…

Одним словом, если не поэзия, то генетика у нас в Колорадо процветает.

 

 

Звонит мне какая-то женщина:

— Мне сказали, что вы поэт-пушкинист.

— В каком смысле?

— В Лондон часто ездите.

 

 

Рассказ из детства…

Училась я классе в седьмом. Зашла ко мне соседка сверху, на год постарше. Говорит:

— Нам в школе задали прочитать «Повесть о настоящем человеке». У тебя есть?

— Есть, — говорю.

Даю ей «Повесть о настоящем человеке». Через час она возвращается:

— Ты мне не то дала. Ты мне дала «Повесть о настоящем человеке» Полевого, а нам задали Лермонтова.

 

 

После очередного конкурса на пьянке классик из жюри объясняет мне, почему я ничего не выиграла:

— Ты понимаешь, у тебя в стихотворении было слово «вагина». И все, я уже дальше не читал. Ну, как такое слово можно употребить. Ведь ты же выглядишь как интеллигентный человек. И тут — «вагина». Исключи это слово из своего лексикона. Ты же хорошая девочка, а про вагину пусть пишут всякие пёзды.

 

 

В 2007-м году на «ПвБ» одна славная девочка говорит:

— Я вас поставила на первое место. Вы мне очень понравились. Простите, как вас зовут?

Я, смущаясь, отвечаю:

— Это ничего, что вы не помните моего имени. Главное, что вы помните мои стихи.

Она говорит:

— Стихи я плохо запоминаю. А у вас что-то было на современную тематику, я вообще мало поняла.

— А что же вам запомнилось?

— Ой, вы так классно выглядели в красном платье.

— Я же в брюках.

— Ну, не вы.

 

 

Известный на всю пушкинвбританию поэт З. дает мне почитать свою книжку. Я ему говорю:

— Надо же, у тебя в любовной лирике стихи адресованы трем разным женщинам: Саше, Маше и Наташе.

Он вскидывается:

— Три мало? Сколько настоящему поэту надо?

 

 

Пьем в номере поэта Y: сам Y, я и поэт X. Совершенно пьяный уже X, говорит:

— Вы оба, в общем, пишете всякую ерунду. Говно у вас, а не стихи. Вот почему Наташке призы дают? Это же понятно: у нее все стихи про секс, а жюри хлебом не корми, дай послушать про секс.

Y говорит:

— Почему это у нее все стихи про секс?

X:

— Ну, не все стихи, так все мысли про секс.

Y спрашивает:

— А сколько должно быть мыслей про секс?

X задумывается надолго, потом объявляет:

— Вот как у меня — не больше трех процентов.

После чего уже совершенно пьяный, кое-как, несколько раз ударившись об дверь, уходит к себе.

Y сочувственно смотрит ему вслед и как-то даже нежно говорит:

— Импотент.

 

 

В мае в журнал, в котором я тружусь, приходит «Антология лучших стихов 2010 года», составленная Максимом Амелиным. На антологию готовится рецензия…

В июне я возращаюсь из Лондона, рассказываю, что познакомилась с Амелиным. Мне говорят:

— Ну что, вы антологию обсуждали?

— Нет.

— Рецензию обсуждали?

— Нет.

— Но ты с ним вообще за пять дней разговаривала?

— Разговаривала.

— И что вы с ним обсуждали?

Тут я думаю: действительно, а что мы с Амелиным обсуждали…

— Мы обсуждали, сколько бутылок коньяка брать. Он настоял на двух.

 

 

Дело было в школе, на уроке литературы. Вызывают нашу главную отличницу Лену к доске читать Лермонтова. Лена читает:

 

Прощай, немытая Россия,

В последний раз передо мной

Ты катишь волны голубые

И блещешь чудною красой…

 

Тут Лена чувствует, что что-то не то, и останавливается. В зловещей тишине начинается хихиканье. Первая приходит в себя Тамара Сергеевна:

— Что ржете? Лена хоть четыре строчки прочитала. А вы больше одной выучить не можете, идиоты!

 

 

Восьмой класс. Мне поручают на очередном торжественном собрании читать стихи. Секретарь парткома школы говорит:

— Стихи я тебе подобрала, но чуть-чуть переделала, чтобы было про комсомольцев. Вот:

 

Идти в шеренге наступающей,

Как ни был бы огонь неистов.

Таков он был и есть, товарищи,

Моральный кодекс … комсомольца.

 

Я ей говорю:

— Так как же? Не рифмуется. Должно быть «моральный кодекс…»

Не успеваю еще сказать «коммуниста», как она очень сильно краснеет и говорит:

— Знаю, с чем рифмуется. Порифмуй у меня еще!

 

 

Классе в 7-м приходит к нам проводить урок литературы практикантка, молодая и восторженная. Говорит:

— Дети, сейчас я прочитаю вам отрывок из «Чайльд-Гарольда» в оригинале.

Читает очень артистично, жестикулирует, все зачарованно на нее смотрят, как на слона в зоопарке. Она заканчивает читать и говорит:

— Дети, может быть, у вас есть вопросы.

Один мальчик поднимает руку:

— Это вы сами перевели?

— Что?

— Ну, этого… Пушкина… на немецкий?

 

 

На очередном фестивале один из членов жюри всячески дает мне понять, что я ему нравлюсь, пытается говорить комплименты, один страннее другого, и на прощание, собрав все силы для ударного комплимента, торжественно объявляет:

— Я тебя никогда не забуду. Ты будешь мне сниться в страшных эротических снах.

 

 

Вот еще про того же члена жюри.

Приезжаю я на фестиваль, сталкиваюсь с ним. Он громогласно объявляет:

— А вот и девушка из Алабамы.

Я говорю:

— Я из Колорадо.

Он наклоняется к моему уху и радостно шепчет:

— Я воспринимаю это как приглашение приехать и выступить в Колорадо.

 

 

В Одессе поездка на теплоходе отменилась из-за шторма. Сидим на морвокзале, пьем. Вдруг какая-то тетка тянет меня за рукав:

— Можно вас на минутку?

Отхожу с ней. Она говорит:

— Я хотела бы получить деньги.

— С кого?

— С вас.

— Какие деньги?

— Как какие? Деньги за билет на теплоход.

— Но это не ко мне.

— А зачем вы тут тогда?

— Я? Стихи читать.

Тетка укоризненно на меня смотрит и говорит:

— Стихи читать все хотят. А денежки платить никто не хочет. Я бы тоже, может, стихи читала.

— А вы пишете?

— Нет, девушка, в отличие от вас, я стихов не пишу, я работаю. Я пока совесть не потеряла. А то стихи они читают! Еще бы сказали, что на панель выходят.

Плюнула и ушла.

 

 

Поэтическое выступление в нью-йоркском «Самоваре». Поэты выступают по алфавиту. По ходу алфавита ряды слушателей редеют и редеют. Последним читает Миша Этельзон. Обращаясь к почти пустому залу он грустно начинает:

— Мне, как всегда, не повезло. Люди с трудом воспринимают поэзию. Но что же тут можно сделать!

Сидящий в первом ряду Цветков говорит:

— Как что! В следующий раз записывайся на А — Ательзон.

 

 

ПвБ 2010. Творческий вечер Андрея Битова. Битов очень устал и все время сворачивает на рассказ о том, с каким трудом он получил британскую визу.

— Они унижают нас, — говорит он. — Унижают британцы нас, русских. … И теперь объясните мне, почему после этого я должен любить евреев?

 

 

На джем-сейшн в 2009-м году Лена Петрова, когда приходит ее очередь выступать, обращается к поэту Шведчикову и говорит:

— А я про вас знаю. Мне про вас рассказала моя мама. Тридцать лет назад вы приезжали в наш город и там с ней познакомились. Вы не помните?

Шведчиков начинает что-то бормотать… Явно ничего не помнит. Наступает замешательство. Все молчат. Тут кто-то из зала кричит:

— Ну что, папа, обними дочку!

 

 

Мне тут знакомая одна говорит:

— Ищу себе хобби. А то времени много свободного образовалось. Вот ты стихи пишешь. Может, мне тоже начать. У тебя как, времени много на это уходит?

— Да, когда, — говорю, — как. Обычно совсем немного. Ну, часа три в день.

— Нет, — говорит, — три много. Когда же я буду огородом заниматься!

 

 

2011 год. Номер Сипера и Шнайдера, в котором кто только не ночевал. Утром говорю:

— Ребята, а кто у вас тут прошлой ночью в обнимку на полу спал?

Все отпираются.

— Может, Окунь?

Раздраженный Сипер, который уже устал сгонять неизвестно кого со своей кровати, отвечает:

— Вот только рыб нам тут не хватало!

 

 

Читаю я стихи в Нью-Йорке. Довольно грустные. Одна дама в зале веселится, хихикает, временами начинает покатываться от смеха. Я одной рукой держу микрофон, а другой ощупываю себя, пытаясь проверить, все ли у меня в порядке с одеждой. Может, что-нибудь где-нибудь очень смешно расстегнулось. В общем, дочитываю кое-как. После выступления она подходит и начинает меня благодарить. Я спрашиваю:

— А почему вы все время смеялись?

— Так мне же заранее сказали, что вы иронический поэт.

 

 

Иду я как-то вечером по Летнему саду. Навстречу идет человек, который останавливается у меня на пути и со словами «девушка, уделите мне несколько минут», тащит меня куда-то за скульптуру. Я, конечно, начинаю нервничать. Он, тоже заметно нервничая, вынимает из-за пазухи книгу и говорит:

— Я поэт! Купите мою книгу.

Я говорю:

— А если я не куплю?

Он грустно говорит:

— Мне бы этого очень не хотелось, потому что я гений.

— А почему вы, собственно, выбрали именно меня?

— Я выбираю девушек с исключительно одухотворенными, интеллигентными лицами. Вот как у вас. И еще главное… главное, чтобы девушка была одна, это очень важно.

— А это почему?

— Потому что если дело дойдет до драки, то с вами я справлюсь, но все-таки очень рекомендую купить.

 

 

Урок литературы в школе. Вызывают одну мою одноклассницу к доске читать отрывок из Бородино. Она читает:

 

Что ж мы? на зимние квартиры?

Не смеют, что ли, командиры.

Чужие изорвать мундиры?

 

Тут она делает паузу, глубокий вдох и заканчивает в патриотическом восторге:

 

О, русские штыки!

 

 

Начало 90-х. Сижу в гостях у приятеля, руководящего небольшим, но развивающимся бизнесом. Заваливаются его подчиненные, крепкие, мускулистые ребята, деньги принесли. Уже на выходе один говорит:

— Слушай, Саш, мне одна баба посоветовала книжку прочитать. У тебя книжек-то много, наверняка и эта есть. Только я названия не помню. Типа… чего-то там было белое.

— Белая гвардия?

— Не-а.

— Белый отряд?

— Не-а.

— Белый клык?

— Не-а.

— Белый Бим черное ухо, что ли?

— Да нет. Че-то там про любовь. Типа он в нее стреляет…

Тут меня осеняет:

— Красное и черное!

Он говорит:

— Ну да, я же говорю: че-то там с цветами.

Берет книжку, уходит.

Саша захлопывает дверь и раздраженно говорит, видимо, имея в виду всех своих подчиненных:

— Дальтоники, блин!

 

 

Говорит мне одна знакомая:

— Я тебе предлагаю соавторство. Будем вместе писать роман.

Я говорю:

— Я как-то романы не умею писать.

Она говорит:

— Тебе не надо. Роман я уже написала. Детективный. Но сейчас в моде иронический детектив. Я тебе дам роман, а ты туда будешь вкраплять юмор.

— Как это?

— Да просто: читаешь страницу, видишь — занудство. Ну, переписываешь в юмористическом ключе.

— И много так переписывать?

— Ну, в романе у меня триста пятьдесят страниц, так что переписать придется примерно… ну… если округлить… все.

 

 

Знакомлюсь в гостях с какой-то женщиной, которая мне сразу говорит:

— Мне сказали, что вы поэт. Мне так приятно познакомиться с поэтом!

Я, краснея:

— Ну что вы, какой я поэт! Я, собственно, программист.

Она:

— Да не скромничайте, я уверена, что стихи вы пишете гораздо лучше, чем программируете.

 

 

Звонит мне человек и говорит:

— Я журналист, пишу в местной русскоязычной прессе. Хотел бы взять у вас интервью как у победителя «Пушкина в Британии».

— Ну давайте, — говорю.

— Очень рад, что вы не возражаете. Для начала хотел бы вам немного рассказать о себе. Я недавно выпустил книгу, которую сейчас почитаю вам вслух.

Я положила трубку на стол и пошла укладывать ребенка спать. Когда я через полчаса вернулась, он все еще читал.

Я ему говорю:

— Извините, но у меня батарейка сейчас сядет в телефоне.

Он очень обиделся и сказал:

— Хотите чтобы интервью у вас брали, так купите нормальный телефон.

И больше не позвонил.

 

 

Как-то раз денверская газета объявила поэтический конкурс и посвятила целый раздел стихам конкурсантов. В предисловии говорилось о том, какие искренние, хоть часто и не самые профессиональные стихи пришли на конкурс, как много людей из самых разных мест откликнулось и т.п. Ну, а потом шли сами стихи. Первое начиналось так:

 

Вчера у нас в дому случилась драма:

На лестнице скончалась наша мама.

 

 

Один американский сотрудник мне говорит:

— Я сейчас читаю «Братья Карамазовы», так вот у меня к тебе вопрос. Там у некоторых героев имя состоит из одного слова, а у некоторых из двух. Например, Катерина ИванОвна. Что это значит — ИванОвна.

Ну, я ему объясняю, что такое отчество.

Он потрясен:

— А у тебя тоже есть отчество?

— Конечно, есть. Наталья Рэмовна.

Он несколько раз пытается произнести мое имя-отчество. Споткнувшись в третий раз, говорит:

— Мне жаль твоего мужа. Как он тебя только этим дома называет!

 

 

Мои американские сотрудники-программисты ударились в чтение Достоевского. Все почему-то начинают с «Братьев Карамазовых». Еще один ругается:

— Что это за роман! Псих на психе. Мне говорят, что у каждого героя своя жизненная философия. Да пойди в психиатрическую больницу — там у каждого психа своя философия. У нас и Достоевского нет, потому что там же лечится.

 

 

Году в 95-м я ходила на выступление Хайта и Левенбука. В середине концерта они устроили среди публики конкурс анекдотов: желающий клал в шапку доллар и рассказывал анекдот, потом выигравший получал все деньги из шапки. И вот поднимается старичок, который рассказывает нескончаемо длинный анекдот. Анекдот тянется и тянется, все уже забыли, чем он начинался. Наконец старичок заканчивает. В зале стоит гробовая тишина, потому что никто ничего не понял. Тогда Хайт говорит:

— Вот видите, всего за доллар мы прослушали еврейскую сагу о Форсайтах.

 

 

Мне одна знакомая говорит:

— Почитала я твои стихи… Что-то у тебя в каждом стихотворении фигурирует алкоголь. Вот ты все куда-то ездишь, чем вы там вообще занимаетесь?

— Пьем.

Она:

— Я и говорю, что пить ездите. Стихи-то читать и дома можно.

Я говорю:

— Так и пить дома можно.

Она:

— Вот именно. И пили бы дома, как все нормальные люди.

 

 

Приехала пара к нам из Москвы, муж и жена, молоденькие, по двадцать лет. Стали обзаводиться мебелью и шмотками и все никак не могли подобрать подходящий матрас. После какого-то пятого магазина я им говорю:

— Ребята, хватит уже! Рахметов вообще на гвоздях спал.

Они очень заинтересовались:

— Почему спал? А сейчас он как?

 

 

В Одессе едем мы в такси с совершенно пьяным поэтом X. X говорит водителю:

— А я ведь поэт.

Водитель:

— Угу.

X:

— Стихи я пишу.

Водитель:

— Угу.

X:

— Вот ты баранку крутишь, а я стихи пишу.

Водитель:

— Угу.

X:

— Да ты хоть знаешь, что такое стихи?

Водитель:

— Знаю. «Я вас любил. Чего же боле?».

X (засыпая):

— Вот! Мое!

 

 

В конце выступления в Нью-Йорке мне из зала кричат: «Прочитай про «Зенит». Я говорю, что вижу в зале ребенка, а стихи про «Зенит» у меня матерные, поэтому я их читать не буду. После выступления подходит какой-то человек и говорит:

— Хотел вас поблагодарить! Дайте пожать вашу руку. В стихах я мало что понимаю, но очень ценю вашу гражданскую позицию.

Я удивилась:

— Какую гражданскую позицию?

— Да вот, насчет «Зенита».

 

 

В пьяной поэтической компании в Ганновере начинаем читать по кругу стихи. Я читаю свой перевод «Заклинания влюбленных» Киплинга. Сидящий напротив совершенно пьяный поэт с важным видом изрекает:

— Тип-пично женская интерп-претация мужской поэзии.

Я спрашиваю:

— Почему?

— Чего почему?

— Почему женская?

Он долго пьяно смотрит на меня, потом говорит:

— А ты че, мужик?

 

 

В Нью-Йорке на вечере «Эмигрантской лиры» Саша Мельник рассказывает про бельгийского художника, который является потомком Мартынова, и тяжело это переживает. Под конец Саша вручает Кенжееву картину этого художника в качестве подарка. Сидящая рядом со мной поэтесса говорит:

— Представляю себе дарственную надпись: Бахыту Кенжееву от убийцы Лермонтова.

 

 

Пушкин в Британии 2009. Поездка на теплоходе по Темзе. На теплоходе играет и поет группа «Белый орел». Всем очень весело, все танцуют, тем более, что мелодия очень заводная. Под конец группа заявляет, что с исполненной только что песней «Горело небо, сжигали ребе» скоро едет на гастроли в Израиль.

После чтения стихов ко мне подходит женщина чуть ли не со слезами на глазах и говорит:
— Я должна вам сказать, должна вам сказать…
Я вижу, что она должна мне сказать нечто очень важное (наверно, что ей понравились мои стихи).
И она говорит:
— Я должна вам сказать, что моя дочь недавно вышла замуж и ее фамилия теперь тоже Резник.

Выступающая поэтесса очень волнуется, путается в словах, начинает читать стихотворение, потом говорит:
— Я так волнуюсь, я забыла продолжение стихов. Я вам лучше расскажу своими словами.

Очередной выступающий поэт настолько пьян, что с трудом читает свои стихи по бумажке. Из его бессвязного бормотания не разобрать практически ничего. Вдруг он останавливается и, тыча пальцем в бумажку, неожиданно четко и громко произносит:
— Да тут так написано!

Подходит ко мне перед выступлением человек и говорит:
— А я вас знаю. Я видел ваши фотографии в сети и давно собирался на вас посмотреть. Так вот, хочу вам сказать комплимент. Ведь бывает как: на фото интересная женщина, а в жизни бог знает что. А у вас в этом смысле все наоборот.

Один израильский прозаик купил мою книжку. На следующий день сообщает:
— Прочитал. Одно мне в твоей книжке очень понравилось — даже кусками запомнил.
— Что?
— Предисловие Грицмана.

На поэтическом вечере в перерыве подходит ко мне подвыпивший слушатель и просто таки хватает меня за грудь. Я даже не столько возмутилась, сколько удивилась. Говорю ему:
— Вы что?
А он говорит:
— Ой, простите, вы знаете, такое странное нездешнее состояние… Столько поэзии!