Русско-немецкий интернет-журнал inter-focus.de Русско-немецкий информационно-аналитический и литературно-художественный журнал
Связанные статьи
Мы продолжаем публиковать работы победителей Мандельштамовского конкурса 2021 года.
И.В. Исаев (Москва)
Детство и юность прошли в Баку, учился в Киеве, с 1981 года живу в Москве.
Стихи, как средство обретения некой душевной гармонии, большую часть жизни сочинялись для себя; лишь очень близким людям была известна моя склонность к поэтическим экспериментам.
Возникновение Интернета несколько изменило эту ситуацию, и я, оказавшись в 2007 году на сайте «Бакинские страницы», а точнее, в литературном сообществе этого сайта, счастливо очутился в окружении людей, любящих и ценящих поэзию.
В результате в 2013 году опубликовал первый сборник «Четыре времени любви».
С 2019 года, по рекомендации друзей участвую и небезуспешно в различных литературных конкурсах.
В 2020 году со второй книгой «Жёлтый дрок» стал победителем конкурса «Славянское слово».
Перечитывая Мандельштама
Он в вечность канул – и круги…
Стихи сквозь годы крест несут свой:
Игру ума и безрассудства
Непостижимые шаги.
Всё в тех стихах: и свет, и мгла,
И страх, и мужество, и жалость,
Тогдашней жизни обветшалость,
И шалость вешнего щегла.
Строфы отточенная сталь
Звенит, и веришь, ей внимая:
Чуть-чуть вина, немного мая –
и ваза выплеснет хрусталь.
А иудейская тоска –
Всё зыбко, призрачно, всё шатко –
Привычно прячется, как шапка,
Засунутая им в рукав.
Век-волкодав загнал в острог,
Век-людоед поднял на вилы…
Нет ни надгробья, ни могилы.
Он здесь. Доныне. Между строк.
Куда мне деться в этом январе
«Куда мне деться в этом январе?»
Куда бежать?
В какую щель забиться?!
Всё позабыть и самому забыться.
Заснуть, застыть, как муха в янтаре…
Но как теперь в иное перелиться?!
Студёны ночи, неуютны дни.
Размытые неузнанные лица.
Метель, хандра и тусклый свет больницы.
Нет музыки – лишь паузы одни…
Слов тоже нет.
Иссяк, иссох словарь.
В молчании тихонько каменею.
Надежду – мутный травяной отвар –
Глотками пью.
Горька, и бог бы с нею.
Но всё же дни становятся длиннее,
Хотя… Январь.
В душе пока январь.
Моя бессонница
Сна нет, как нет. Расстались мы с ним.
Лежу, бессонницу кляня.
Неповоротливые мысли
Волною катят на меня.
Прихлынут к горлу и отступят.
Прильнут опять, отпрянут прочь.
Так бесконечно в тёмной ступе
Толчет тоску пустую ночь.
Ни времени и ни пространства.
Но, различимые едва,
С непостижимым постоянством
Слышны мне странные слова.
Тихи, невнятны, нервны, ломки.
Их, если сложишь, всё одно:
Обрывки, отблески. Обломки
Чего-то бывшего давно…
Во тьме тягучей, непролазной
На удивление легка
И ритму мыслей сообразна
Забьётся жилкою строка…
Лежу. Пока на этом свете,
Но чудится: в иных местах,
Где ветер чуть колышет сети,
Развешенные на шестах;
Где лёгкий плеск и тихий шелест
Меняет на упругий гул
Прибой – предутренний пришелец,
Танцующий на берегу;
Где, то ли с бранью, то ли с пеньем,
Прохладна, солона, горька,
Волна рассыплется с шипеньем…
А в пене – влажная строка.
Строка – бессонница. Обуза,
Ломота лёгкая в виске.
Голубоватая медуза
На остывающем песке…
Июльская ночь
Теплый сумрак на плечи – дар июльского дня.
Вечереет, и в вечность звезды манят меня.
Здесь, вдали от засветки заревых городов,
чуть качаются ветки задремавших садов.
На пригорке сквозь темень тратит силы зазря,
одинок и потерян, жёлтый глаз фонаря.
А с пригорка неслышно затекают в овраг
Дух жасмина, вкус вишни, фиолетовый мрак.
Хор цикад под горою правит тон тишины,
как оркестр по гобою натяженье струны.
Вечер сменится ночью. Чуть глаза подниму –
чёрный полог в молочно-золотистом дыму.
Выгну шею до боли, упаду в небеса –
ни беды, ни неволи, только звёзд голоса.
Отступая в бездонность, удержусь на краю.
Ощущаю бездомность и никчемность свою,
удивление, робость и восторг… Не дыша,
в заповедную пропасть улетает душа.
Вверх ли, вниз ли… Вцепляясь в леденящий объем,
я себе представляюсь разве что муравьём –
так предательски хрустка, пустотела, тонка
неустойчивость сгустка сахаров и белка…
Что весь мир мой? Пылинка? Промельк горстки веков?
Опрокинута кринка. Пролилось молоко….
***
Пламя свечи бьётся, тает.
Па – под музыку сквозняка.
Молча курим.
Дым улетает
синей струйкой до потолка.
А тишина
качает плюмажем
шорохов, скрипов,
кружит у стен.
И до шёпота
тает даже
разбередивший нас Дассен…
В этом странном
миропорядке –
двое в комнате
и свеча
перепутались
пульсы, прядки,
губы,
что-то там лепеча…
А на стене,
как на экране,
сплетаются тени,
сплетаются,
спле…
Две сигареты
медленно умирают
в пепельнице
на столе…
Буриме
Ей двадцать лет. Что в двадцать на уме?!
Резинкой перехвачена косичка.
Зелёная трясёт нас электричка.
Мы весело играем в буриме.
«Мы – спицы во вращеньи колеса…» –
Наташина строка слегка неловка.
Ищу ответ, но… скоро остановка,
и затихают наши голоса…
Мы наскоро целуемся – пора
проститься, нет, ненадолго, поверьте!
И – две песчинки в этой круговерти –
Расстанемся.
Теперь до самой смерти.
А эта не закончится игра…
Мы – спицы во вращеньи колеса.
Извечное, бессонное круженье,
по льду голубоватому скольженье,
шаги – и сорванца, и мудреца…
Земля к звезде летит, так повелось.
Река течёт навстречу океану.
Осенней рябью – ветер по лиману,
а по ветру – волна твоих волос…
Шуршанье шин, негромкий скрип оси…
Мы мечемся по тропам и орбитам,
а наши споры, ссоры и обиды
рассудит время – тот ещё арбитр.
Остановиться только не проси!
Мы – спицы во вращеньи колеса –
не ведаем, куда покатит обод,
когда и кем затеян этот опыт,
кто держит руль, кто правит паруса.
Но вряд ли нашим пастырям видней,
куда же мы несёмся в самом деле!
Мы – зрители. И мы же – лицедеи.
И бесконечна вереница дней,
почти прозрачен круг внутри кольца,
но чем быстрее мчится колесница,
тем призрачнее, призрачнее лица…
Где тут герой, куда пропал возница?!
Мы – спицы во вращеньи колеса…
Когда остынут жаркие слова,
затихнут, смолкнут и лишатся тайны,
земное счастье предпочтут Натальи
уделу камергерского* вдовства.
Замки заменят. Сменят адреса
и заберут на свой виток спирали
те пустяки, что мы с собою брали –
и мамин зонт, и шахматы отца…
На круги, возвращённые своя,
мы ощутим земное притяженье,
но ход времён не терпит торможенья,
и вечно продолжается движенье –
в нём сущность и загадка бытия!
* Придворный чин А.С. Пушкина — камер-юнкер. Утешением автору может служить
тот факт, что в объяснениях барона Д. фон Геккерена, данных им при расследовании
той трагической дуэли, последний упорно называет поэта «камергер Пушкин».
В конце XIX — начале XX века в Воронеже издавались епархиальные и губернские ведомости, частные газеты: «Дон» и «Воронежский телеграф» и два специальных журнала: «Филологические записки» и «Медицинская беседа». С 1838 года в городе стала издаваться первая губернская газета «Воронежские губернские ведомости». Воронеж занял 12 место по совокупному еженедельному тиражу общественно-политических печатных СМИ (790 745 экз.) и 16 место по «доступности негосударственных СМИ». Многие воронежские издания и учреждения (городская администрация, Воронежская и Лискинская епархия, учебные заведения и др.) имеют свои сайты в Интернете, на которых размещаются городские новости и другая важная информация.