Русско-немецкий интернет-журнал inter-focus.de Русско-немецкий информационно-аналитический и литературно-художественный журнал
Связанные статьи
Завершился очередной конкурс поэзии, организованный группой энтузиастов и любителей русской литературы, проживающих сегодня в городе Ганновере (ФРГ). Конкурс был посвящен памяти Осипа Эмильевича Мандельштама, 130-летие со дня рождения которого отмечалось в январе 2021 года. Международное жюри по итогам трех туров определило лауреатов. Хотелось бы верить, что к числу победивших относится и русская поэзия.
Наш журнал и его редакция стремятся поддерживать талантливых людей, увлеченных русской поэзией. То есть людей, которые пишут стихи на русском языке. Вне зависимости от их национальности. Сегодня мы начинаем публиковать стихи победителей конкурса.
Часть первая.
Исаев И. В. (Москва)
Детство и юность прошли в Баку, учился в Киеве, с 1981 года живу в Москве.
Стихи, как средство обретения некой душевной гармонии, большую часть жизни сочинялись для себя; лишь очень близким людям была известна моя склонность к поэтическим экспериментам.
Возникновение Интернета несколько изменило эту ситуацию, и я, оказавшись в 2007 году на сайте «Бакинские страницы», а точнее, в литературном сообществе этого сайта, счастливо очутился в окружении людей, любящих и ценящих поэзию.
В результате в 2013 году опубликовал первый сборник «Четыре времени любви».
С 2019 года, по рекомендации друзей участвую и небезуспешно в различных литературных конкурсах.
В 2020 году со второй книгой «Жёлтый дрок» стал победителем конкурса «Славянское слово».
Перечитывая Мандельштама
Он в вечность канул – и круги…
Стихи сквозь годы крест несут свой:
Игру ума и безрассудства
Непостижимые шаги.
Всё в тех стихах: и свет, и мгла,
И страх, и мужество, и жалость,
Тогдашней жизни обветшалость,
И шалость вешнего щегла.
Строфы отточенная сталь
Звенит, и веришь, ей внимая:
Чуть-чуть вина, немного мая –
и ваза выплеснет хрусталь.
А иудейская тоска –
Всё зыбко, призрачно, всё шатко –
Привычно прячется, как шапка,
Засунутая им в рукав.
Век-волкодав загнал в острог,
Век-людоед поднял на вилы…
Нет ни надгробья, ни могилы.
Он здесь. Доныне. Между строк.
Куда мне деться в этом январе
«Куда мне деться в этом январе?»
Куда бежать?
В какую щель забиться?!
Всё позабыть и самому забыться.
Заснуть, застыть, как муха в янтаре…
Но как теперь в иное перелиться?!
Студёны ночи, неуютны дни.
Размытые неузнанные лица.
Метель, хандра и тусклый свет больницы.
Нет музыки – лишь паузы одни…
Слов тоже нет.
Иссяк, иссох словарь.
В молчании тихонько каменею.
Надежду – мутный травяной отвар –
Глотками пью.
Горька, и бог бы с нею.
Но всё же дни становятся длиннее,
Хотя… Январь.
В душе пока январь.
Моя бессонница
Сна нет, как нет. Расстались мы с ним.
Лежу, бессонницу кляня.
Неповоротливые мысли
Волною катят на меня.
Прихлынут к горлу и отступят.
Прильнут опять, отпрянут прочь.
Так бесконечно в тёмной ступе
Толчет тоску пустую ночь.
Ни времени и ни пространства.
Но, различимые едва,
С непостижимым постоянством
Слышны мне странные слова.
Тихи, невнятны, нервны, ломки.
Их, если сложишь, всё одно:
Обрывки, отблески. Обломки
Чего-то бывшего давно…
Во тьме тягучей, непролазной
На удивление легка
И ритму мыслей сообразна
Забьётся жилкою строка…
Лежу. Пока на этом свете,
Но чудится: в иных местах,
Где ветер чуть колышет сети,
Развешенные на шестах;
Где лёгкий плеск и тихий шелест
Меняет на упругий гул
Прибой – предутренний пришелец,
Танцующий на берегу;
Где, то ли с бранью, то ли с пеньем,
Прохладна, солона, горька,
Волна рассыплется с шипеньем…
А в пене – влажная строка.
Строка – бессонница. Обуза,
Ломота лёгкая в виске.
Голубоватая медуза
На остывающем песке…
Июльская ночь
Теплый сумрак на плечи – дар июльского дня.
Вечереет, и в вечность звезды манят меня.
Здесь, вдали от засветки заревых городов,
чуть качаются ветки задремавших садов.
На пригорке сквозь темень тратит силы зазря,
одинок и потерян, жёлтый глаз фонаря.
А с пригорка неслышно затекают в овраг
Дух жасмина, вкус вишни, фиолетовый мрак.
Хор цикад под горою правит тон тишины,
как оркестр по гобою натяженье струны.
Вечер сменится ночью. Чуть глаза подниму –
чёрный полог в молочно-золотистом дыму.
Выгну шею до боли, упаду в небеса –
ни беды, ни неволи, только звёзд голоса.
Отступая в бездонность, удержусь на краю.
Ощущаю бездомность и никчемность свою,
удивление, робость и восторг… Не дыша,
в заповедную пропасть улетает душа.
Вверх ли, вниз ли… Вцепляясь в леденящий объем,
я себе представляюсь разве что муравьём –
так предательски хрустка, пустотела, тонка
неустойчивость сгустка сахаров и белка…
Что весь мир мой? Пылинка? Промельк горстки веков?
Опрокинута кринка. Пролилось молоко….
***
Пламя свечи бьётся, тает.
Па – под музыку сквозняка.
Молча курим.
Дым улетает
синей струйкой до потолка.
А тишина
качает плюмажем
шорохов, скрипов,
кружит у стен.
И до шёпота
тает даже
разбередивший нас Дассен…
В этом странном
миропорядке –
двое в комнате
и свеча
перепутались
пульсы, прядки,
губы,
что-то там лепеча…
А на стене,
как на экране,
сплетаются тени,
сплетаются,
спле…
Две сигареты
медленно умирают
в пепельнице
на столе…
Буриме
Ей двадцать лет. Что в двадцать на уме?!
Резинкой перехвачена косичка.
Зелёная трясёт нас электричка.
Мы весело играем в буриме.
«Мы – спицы во вращеньи колеса…» –
Наташина строка слегка неловка.
Ищу ответ, но… скоро остановка,
и затихают наши голоса…
Мы наскоро целуемся – пора
проститься, нет, ненадолго, поверьте!
И – две песчинки в этой круговерти –
Расстанемся.
Теперь до самой смерти.
А эта не закончится игра…
Мы – спицы во вращеньи колеса.
Извечное, бессонное круженье,
по льду голубоватому скольженье,
шаги – и сорванца, и мудреца…
Земля к звезде летит, так повелось.
Река течёт навстречу океану.
Осенней рябью – ветер по лиману,
а по ветру – волна твоих волос…
Шуршанье шин, негромкий скрип оси…
Мы мечемся по тропам и орбитам,
а наши споры, ссоры и обиды
рассудит время – тот ещё арбитр.
Остановиться только не проси!
Мы – спицы во вращеньи колеса –
не ведаем, куда покатит обод,
когда и кем затеян этот опыт,
кто держит руль, кто правит паруса.
Но вряд ли нашим пастырям видней,
куда же мы несёмся в самом деле!
Мы – зрители. И мы же – лицедеи.
И бесконечна вереница дней,
почти прозрачен круг внутри кольца,
но чем быстрее мчится колесница,
тем призрачнее, призрачнее лица…
Где тут герой, куда пропал возница?!
Мы – спицы во вращеньи колеса…
Когда остынут жаркие слова,
затихнут, смолкнут и лишатся тайны,
земное счастье предпочтут Натальи
уделу камергерского* вдовства.
Замки заменят. Сменят адреса
и заберут на свой виток спирали
те пустяки, что мы с собою брали –
и мамин зонт, и шахматы отца…
На круги, возвращённые своя,
мы ощутим земное притяженье,
но ход времён не терпит торможенья,
и вечно продолжается движенье –
в нём сущность и загадка бытия!
* Придворный чин А.С. Пушкина — камер-юнкер. Утешением автору может служить
тот факт, что в объяснениях барона Д. фон Геккерена, данных им при расследовании
той трагической дуэли, последний упорно называет поэта «камергер Пушкин».
