Михаил Аранов
«Здесь, под небом чужим…»
Псовая охота
Мы – зайцы, бегущие следом за страхом.
За нами часть жизни, пошедшая прахом.
За нами деревьев загубленных рощи.
За нами могилы – что может быть проще.
Мы – зайцы. И жизнь наша – страх и движенье
в погоне за тенью, своим отражением.
Бежим мимо хижин с обрушенной кровлей.
И путь наш помечен и потом и кровью.
Мы – зайцы, за нами охотников рота.
И нас настигает лай псовой охоты.
Кого-то загнали, порвали на части.
Их в пене бордовой оскалены пасти.
Собак не кормили пред псовой охотой.
Чтоб лютыми были для этой работы.
Соло для дорожных столбов
Мне по-немецки исполняют соло
На спицах ног дорожные столбы.
А русской солью грубого помола
Я здесь солю капусту и грибы.
Отечество, где всё идёт не в лад.
Где нас уже давным-давно забыли.
Там через мой вишнёвый сад
Дорогу в храм чужой сложили.
Память о Ленинграде
Моей памяти город –
Недосказанных слов многоточия.
Не по возрасту молод,
он печалей моих средоточие.
Я иду вдоль каналов,
где мой город назначил мне встречи.
В перезвоне бокалов
он заботы взвалил мне на плечи.
Эта ноша не тяжка,
я его понимаю с полслова.
Сигареты затяжка –
с Петропаловки выстрелы снова.
Всё как прежде готово
вдруг слезой ожидания пролиться.
Улыбаются ново
незнакомые, юные лица.
Мойка так же лениво
в оцеплении гранитном плетётся.
Невский так же блудливо
озабочен, в глаза мне смеётся.
Строгий облик мостов
для чеканки готов,
как скупые блокадные сводки.
Сон тревожный хранит
Вид Казанских палитр,
Воронихинский гений — решётки*.
В этом городе правят
Прежней вольницей люд и стихия:
Не смирила Нева**
свои прежние нравы лихие.
Ни под дланью Петра,
Ни пред Господом. Что ещё выше…
Не прощёная кровь –
это «Спас-на-Крови»*** .
В длань икону бери…
Снова эхо той бомбы мы слышим.
Взорван «вечный» Ильич**** —
пугачёвщины бич
монументы святые колышет.
Укрощёнными стали
только кони на тихой Фонтанке,
да в Ноябрьские дали
по брусчатке идущие танки.
Запишите в регистры
и сочтите позора пределом –
позабыли магистры
«Ленинградское дело».
Память – крик на пределе
Из блокадных ночей ежечасно:
«Стороны при обстреле*****
эта – очень опасна».
*Чугунные решётки находятся за Казанским собором.
Казанский кафедральный собор. Архитектор А.Н. Воронихин. Он же автор чугунных решёток, отделяющих сквер за Казанским собором от сада на территории Педагогического института им Герцена.
**Нева известна частыми наводнениями. Первое наводнение — во времена Петра I. Август 1703 год. Вода поднялась на 2.5 метра. Последующие наводнения:1824, 1903, 1924, 1967 годы. И последнее — август 2020 гада.
*** Храм «Спас -на Крови» построен на месте убийства бомбой императора Александра II.
****В апреле 2009 года в Петербурге взорван неизвестными лицами памятник Ленину у Финляндского вокзала.
***** «Эта сторона особенно опасна при обстреле» — мемориальная доска на Невском проспекте.
******
Простых стихов потребует душа –
со временем все неизбежно просто.
Когда-нибудь войдем мы, не спеша,
в чертоги грез, покрытые коростой.
Коростой ржавой тусклых наших дней –
любви несостоявшейся. И в прошлом
пред вечным зеркалом, не выглядит светлей
вся повесть жизни в памяти дотошной.
До мелочей – как по стеклу гвоздем.
До рези в сердце с криком: «Замолчите!»
Не вспоминайте лучше ни о чем.
О время, время – добрый наш мучитель.
******
Уходят дни мои в небытие.
Не надо слов, закройте плотно двери.
Глаголы все застыли в наготе
своей нездешней, безрассудной веры.
Неверный свет огарочка свечи.
И лиц парящих трепетные тени…
Но в этот миг – ты только не молчи.
Твой тихий плач обхватит мне колени.
Стучит в окно осенней веткой клен.
Последний лист его мелькнет печально.
И меркнет свет, как зыбкий, чуткий сон.
Мир обратился к точке изначальной.
Предчувствие войны
Сижу в кафе на улице под тентом.
И замер мир. Недвижна тишина.
И горький вкус зеленого абсента
пролился в сумрак серого окна.
Фигуры движутся, размыты как во сне,
и виснет шаг их плавно на пол тона.
И лица опрокинуты во вне,
как будто ждут открытия кингстона.
Чтоб все снесло. Чтоб все пошло на дно.
Чтоб крик о помощи завяз в тягучей вате…
Моих стихов, прокисшее вино,
нальют в стаканы к этой горькой дате.
Колодец
Где-то светит мой месяц.
Где-то ветер уносит
Уходящее имя
С этих губ ненасытных.
Позови меня тихо,
Еле слышно, лишь дрогнет
Серебро паутины
В свежескошенном стоге.
И с вечерней звездою
Свет прольётся в колодец
И по влажному срубу
Проиграет свой танец.
В приглушённом сознание
Звуки словно зависли…
В грациозном качании
Два ведра с коромыслом.
Коричневый странник
« Вы поблекли. Я странник коричневый весь»*.
Даже память о прежних свиданьях истлела.
Но нежданно вдруг что-то забытое здесь
заставляет меня оглянуться несмело.
Проезжая ваш ветхий, заброшенный дом
в дребезжащем на стыках, старинном трамвае,
в горле чувствую ком, тот горячечный ком.
Почему – я не знаю, не знаю, не знаю.
Я иду средь отчаянно юной толпы
Ветром Невским, холодным простужен.
Я заброшен сюда не капризом судьбы,
но уже никому здесь не нужен.
Канул сон. Фиолетовый сон.
Вы опять предо мной в бледно-розовом платье.
Я дарю не расцветший пиона бутон
Торопливым и горьким объятьям.
Вы поблекли. Я странник коричневый весь.
Я странник коричневый.
* Л.Мартынов.
Уносят в ночь
Уносят в ночь из-под вокзальных сводов
свои заботы поезда.
И крик «прощай», презревший дни и годы
рвёт тишину, как будто навсегда.
И снова ночь, не лечащая боли,
бредёт по городу. Часов размерен стук.
И я хочу, как жаждет пленник воли,
прикосновения твоих горячих рук.
Оглохший двор с бессонницей окон.
И ночь пронзительна на самой верхней ноте.
И звук шагов, наверно это сон,
замолк, вдруг умерев в полёте.
А память меркнет, вдруг устав,
хранить заветные границы.
Бойцы покинули бойницы,
забыв и клятвы и устав.
Во мне всё это не забыто:
там поезда свой путь клянут.
И из ночи в рассвет умытый
мешки с заботами везут.
Под тонкой кистью богомаза
ресницы вскинула заря,
рассвет бросает якоря.
И день поднялся синеглазый.
1960 г. ВЧ 3056. Вологодская область
Песня поздней любви
Напои меня миром и светом
в бесконечно тревожные дни.
Дай не верить зловещим приметам
и надежду мне снова верни.
В лес из звонких и солнечных сосен
и весёлых прозрачных берёз
уведи меня, поздняя осень.
Защити от негаданных слёз.
Этой ночью в ладонях беды,
словно Бога открывший мирянин,
буду ждать той падучей звезды,
знак которой невнятен и странен.
Странный знак. Но поверь, мне поверь.
А не то, как мальчишка, заплачу.
Слышишь? Где-то лесная свирель
с бубенцом подорожным в придачу.
Ты не слышишь. Я знаю, ты спишь.
Всё спокойно в тебе. Ты любима.
В тихих снах не со мной говоришь.
Дни проносятся суетно мимо…
*****
Две капли смочили
самшитовый крест.
У купели
руки воздели к прозрачному небу.
Внемлите!
Пески Иудеи по капле впитают,
как память.
Где пятки ступали,
в горячем песке оставляя
лохмотья ободранной кожи,
пришло избавление –
под пальмой застыл изваянием.
— Молитесь! Я плачу о вас.
Искупление Иуды
все наше потомство.
Как сорное семя
По миру развеет евреев.
Крестивший Иуду,
Был Предтеча* Господа Бога.
*Предтеча Бога – Иоанн Креститель.