Русско-немецкий интернет-журнал inter-focus.de Русско-немецкий информационно-аналитический и литературно-художественный журнал
Связанные статьи
«Истомлена морскою качкой,
Забросив юбки за бедро,
Венеция роскошной прачкой
Полощет ветхое бельё».
Венеция
«Венеция венецианкой
Бросалась с набережной вплавь».
Б. Пастернак
Венеция, я восхищён!
И без тире и междометий
Здесь гениально завершён
Рисунок нескольких столетий.
Изобретение Дожата.
Каприз судьбы, ума изыск.
Соперник римскому собрату.
И мелочен здесь детский писк.
Здесь так бесстыдна нагота.
И торжествуют базилики.
Со стен глядят святые лики,
И святотатствует толпа.
Венеция в воде по пояс:
Недолговечно ремесло.
Гребец, лениво в волнах роясь,
Вращает медленно весло.
Из века в век. На свет из мрака
Гондолы путь под сводом арок.
Над площадью Святого Марка
Взлетает стая голубей,
Свободе радуясь своей.
Но здесь, из камеры свинцовой
Сластолюбивый Казанова
Вписал язвительное слово
В историю людских страстей,
Играя правдой без затей.
Что слово!? Звук его немеет.
Слова – песок. Их ветер развеет.
Истомлена морскою качкой,
Забросив юбки за бедро,
Венеция роскошной прачкой
Полощет ветхое бельё.
Наступят дни
«Настанет день – исчезну я».
И.Бунин
Наступят дни – меня не будет.
И в чёрном шёлке не спеша,
Как бабочка, моя душа
В просторы горние прибудет.
Проснётся лес и дальний дол.
И грянет птичий хор весенний.
И к солнцу повернут растенья
Свои цветы. И пьяный стол
Сберёт гостей, как в прежни годы.
Друзей, врагов любой породы.
И смех, и грех – кто их рассудит?
Меня тогда уже не будет.
Всё также розы будут цвесть.
Как хороши, как свежи розы.
И никакая злая весть.
Цветение их не потревожит.
Потом наступит полдня час.
Пчела, жужжа, в окно ворвётся.
А где-то снова оборвётся
Живая нить средь вас, средь вас.
Вот в джезве кофе закипит.
И пена сдуется немножко.
Моя серебряная ложка
По кружке робко простучит.
И кофе каплею тяжёлой,
С деревьев так стекают смолы,
Сползёт по краешку фарфора
И незатейливым узором
Напомнит истине простой,
Что путь закончился земной.
Оставит на столе свой след
Фарфоровый сервиз китайский-
Коричневый кружок. Обет
Исполнен с тонкостью прованской.
Ну, вот и всё. И нет печали.
Вороны где-то прокричали.
Их крик – едва ль кого разбудит.
Меня тогда уже не будет.
Опять зима
Я.Т.
«Мы будем счастливы, мой друг…»
Н.Коржавин
Опять зима, как питерская осень.
И мелкой сеткой сонные дожди.
Опять душа покоя тихо просит.
И вторит эхо: «Счастия не жди».
Не жди напрасно, вот усталость схлынет.
И смертный полог застит вдруг глаза.
Камин у ног погаснет и остынет.
И не нагрянет вешняя гроза.
И ни звезды и ни креста.
И мутный диск там тени водит.
И жизни миг. И неспроста
Там путник дом свой не находит.
Мысль начинает новый круг:
— Когда-нибудь на этом свете
Мы будем счастливы, мой друг…
За эту жизнь мы все в ответе.
Когда проснёшься на рассвете,
Зажги в окне своём свечу…
Я постою и помолчу.
Я постою и помолчу.
Твой свет помог с пути не сбиться.
У незнакомого крыльца
Помог святой водой напиться
Под трели раннего скворца.
И снова тот же вечный круг:
-Мы будем счастливы , мой друг.
Когда-нибудь, когда-нибудь…
-Ты моё имя не забудь.
Какую ночь мне всё не спится.
Не дай повеситься, иль спиться…
Мы будем счастливы, мой друг.
Мы будем счастливы, мой друг.
Старый сад
Т.К.
Печалью вечною измены
Ласкает тонкая вуаль.
И закрывает лик надменный
Небрежно брошенная шаль.
Так прелесть в запустении сада
Нежданно порождает страх:
Вдруг юной зелени каскады
Пронзает мёртвых веток прах.
Средь буйства трав: осоки клонов
И сыти блеклой белизны
Как дар из княжеской казны –
Тяжёлые цветы пионов.
Забор – изломанные линии.
Здесь ядовитый борщевик
Наладил строй. Пред ним поник
Изнеженный куст жёлтых лилий.
Стоит по пояс лебеда.
Как будто скорая беда
Её торопит жить всечасно.
И это, верно, не напрасно:
Звенит хозяйская коса…
А к утру выпадет роса.
Хозяин пьян. Он ждёт молодку.
Глядит задумчиво в окно.
Но счастья нынче не дано.
Утешится стаканом водки.
Средь ботанических услад
Для грусти – вечное забвенье.
Какое сладкое томленье–
Ночной жасмина аромат.
Поминальная молитва
Памяти О. Л.
Мы лишь космическая пыль
В потоках солнечного света.
В степи заброшенной – ковыль,
Позёмкой медленной одетый.
Кружится снежная крупа…
И гул протяжный над землёю.
Куда ведёт меня тропа
Своей железной колеёю?
Турецкий рынок, синагога,
Убогий православный храм.
И к Богу долгая дорога
По неисхоженным следам.
Стремглав промчались ввысь стрижи,
Как клочья воинской хламиды.
И сквозь цветные витражи
Сияет свет звезды Давида.
Закрытый чёрный гроб. И кантор.
И древние как мир слова.
В них отзвуки священной мантры.
От них светлеет голова.
И в памяти печальный миф:
Толь посох Ксении Блаженной,
Толь меч воителя Юдифь,
Толь тени падших в дни сражений.
Как в час затишья после боя
Помянем. Бог и с ней и с ним.
А завтра – встретимся с тобою,
Но с горькой чаркой погодим.
Песня Петербургу
Я песню сложил
для огня,
ожидавшего в камне
удара.
Для ветра,
что тело забросил
своё
На сутулые плечи
домов
и ключицы чугунных
решёток.
Для шпиля,
иглою проткнувшего небо,
в котором плывёт
золочёный кораблик.
Как хлеб победителю,
я осторожно несу
эти завязи слов,
что зачаты случайной
любовью
под сумраком арок,
орущих
в своём единенье со мною.
Дарю по частям себя
каждому слову,
желавшему трепетной
плоти.
Прими меня город!
Я чрево заполню твоё.
Я – рождение песни.
Честолюбец
Невольник–
прикован к галерам своих вожделений.
Я тайну
поверю свою лишь горбатому камню,
что встал
на пути у ладьи и разбил её в щепы.
А цепи
оставил галерникам, битым кнутами
губительной страсти.
Простите!
Мои палачи и надсмотрщик ретивый.
Напрасен
ваш труд, я устал. Равнодушием смерти
клеймён.
Без борьбы уступаю скамью,
что задами
в занозах натёрта до блеска.
Терпите!
Вот кнут засвистел, и пригнулись плечи
к коленям.
И взмыли над морем протяжные вопли,
как стоны,
грешащих запретной и сладкой любовью
на брачной постели.
Пройдите галеры!
С печатью на лбах и в глазах ожидание рая.
Довольно,
достанется досок не струганных всем на занозы.
Не каждому
только тот камень, что встал на пути у галеры.
Черный пролёт
«…..выходят из окон».
(Из истории болезни.)
Если б было, чем дорожить.
А тревогу раздать домам.
По уютным их окнам – глазам
Полоснуть от щеки до щеки.
Захлебнутся в крике звонки.
И ступени под сотнею ног
Задрожат как изломы строк,
И как синею жилкой пульс.
Лишь в последний момент не трусь!
Когда крикнут: «Бери, он наш!»
Вот пролёт и последний этаж.
Сам себе говорю: «Не жить».
Если б было, чем дорожить…
Этот приговор – наповал.
Но я хлеб у детей не крал.
И не крал я цветы с могил.
И у нищих не крал пальто.
Может, бог бы меня простил,
Если б было за что.
И в смятении, в желтом бреду
Сам не знаю, куда иду.
И на чью-то беду.
И на чью-то беду.
На кого-то такого же
вдруг набреду.
Память
«Жизнь приучает нас к мысли о смерти,
Смерть же нас учит, как надобно жить…»
И. Моков
И я вослед, уже в дороге.
«И крестным знаменьем мой путь, —
Я говорю высоким слогом, —
Ты осени, не позабудь».
В дороге к истинам бесцельным –
Ни оглянуться, ни вздохнуть.
Ведет уже огонь прицельный
Круг недругов. И в этом суть.
Стрелок на время затаится.
Но жду испуганной спиной.
Я не успел ещё проститься
Ни с Родиной и ни с женой.
И где-то в чистом, чистом поле,
Где ветры вольные шумят,
По чьей-то злой иль горькой воле
Меня подстережёт заряд.
Что может быть ничтожней доли,
Чем на чужбине смертный миг?
Какой случиться надо боли,
Чтоб песня изошла на крик!
Добра
кому-то я не сделал.
И к сроку сына не родил.
Но дерево в соцветье белом
Я возле Дома посадил.
Откровенье весны
Склонилось небо. В изголовье
его измятые снега.
И избы, словно исподлобья,
глядят на чёрные стога.
И тишина залита в окнах,
забиты накрест две доски.
И на горбах дорожных сохнут
уже проезжие пески.
Но, сбросив сон тревоги зябкой,
берёзы пьяно, как в гостях,
пьют, зачерпнув дырявой шапкой,
туман – до одури в корнях.
И их стволы гудят литые.
И тонкая звенит капель.
Как будто воровская дрель
буравит сейфы золотые.
И откровенье дивной власти,
как девственницы нагота.
И просто, как мечта о счастье –
желанья зов: «Иди, Настасья».
И детский смех… Весна, весна.
