*****
что в дикой Персии или убогой Палестине
как Пастернак давно писал на рубежах бои
течет наверно кровь из треснувшей пластины
доспеха или бронника на руки у груди твои
или другого недобитого по случаю солдата
культура умирает вместе с ним или с тобой
цивилизации закатной не смягчает вата
последний скорбный звук архангела с трубой
*****
потир с потертою патиной по бокам
сатир с печальными глазами
сапфир в кольце вчера забытом вами
Офир напоминает и рукам
дает возможность для фантомной боли
ничтожность времени усугубляя
и ложность памяти не очень убавляя
пустопорожность нами созданной юдоли
*****
комьями снег по густой почерневшей воде
мимо с рекою куда-то неспешно плывет
горы вокруг незаметно стоят в темноте
и среди них наступает двенадцатый год
маленький город швейцарский в нем тихо живет
очень далекий от всяческих крупных невзгод
елки укрыты гирляндами желтых огней
счастлив бывает здесь даже последний урод
также и мы оторвавшись от наших корней
были бы счастливы в этот немецкий сочельник
но наступает к несчастью потом понедельник
и оттого представляется злей и больней
жизнь в этот к нам подошедший двенадцатый год
*****
Бад Пирмонт опавшие деревья
но еще зеленая трава
рождества старинные поверья
и надежда все еще жива
что пройдут невзгоды и настанет
светлая на время полоса
колесо вращаться не устанет
обещают с неба голоса
*****
Ду Фу почему-то прозвали в Китае трезвейшим поэтом
хоть после седьмого десятка в провинции он
должен был за вино всей округе конечно при этом
поэт был первейший и каждый свой утренний сон
с похмелья легко превращал и в стихи и в предмет для застолья
особенно осенью поздней и ранней холодной зимой
когда новый гребень увидеть даруется утром и без богомолья
а мир с перепою покажется вроде бы мой и не мой
*****
никак не вяжется между собою
отсутствие зимы и рождество
в платанах лампочки укутаны листвою
повсюду изморось и холод божество
нуждается в глинтвейне или снеге
а чем еще реальность изменить
тем более для альфы и омеги
в Германии где парка вяжет нить
одним из золота а прочим из дерюги
достаточно и не с кем говорить
и душу позакладывать за други
и тяжко для себя реальность смастерить
*****
Сыпет с неба все та же холодная морось
тонут в ней фонари и луна
только рельсы предчувствуя скорость
от трамваев сбегают с ума
мимо мчатся куда-то промокнув машины
и деревьев сжимают тиски
запах ранней зимы и сырой канюшины
или клевера запах пришедший с тоски
*****
ложатся кости на кону как накануне
и время в горсти собирать словно в июне
приходит час или наверное минута
теперь для каждого из нас и не цикута
погубит наши отраженья этой жизни
и наше робкое движение навстречу тризне
изменит прошлое и наше окруженье
забудем пошлое в словах своих скольженье
пускай изменится все завтра или позже
и снег расстелется прозрачнее и строже
и будет нам тогда удача и везенье
и будет все же иногда и нам прощенье
*****
мы ложимся спать не помолясь
и присев на унитаз читаем чушь
ну какая между этим все же связь
и что ищем мы среди дождей и стуж
просто карта здесь такая нам легла
не уехать и легко не умереть
все быстрей мелькает времени игла
даже солнца к вечеру темнеет медь
и стихи почти не пишутся совсем
а друзей терять привычка родилась
что забыли мы под вечер в мире сем
или жизнь у нас совсем не задалась
*****
монах из Шу играющий на цине
спиной припал к изогнутой сосне
ручей к реке бежит вдаль по лесной низине
и луского вина забыт кувшин в корзине
а меч на старом полусгнившем пне
мешает предаваться созерцанью
крик одинокого под звездами гуся
мелодия плывет как будто в такт мерцанью
и светлячков и звезд подобно прорицанью
которое понять и изменить нельзя
да и наверное совсем уже не нужно
проходит мимо равнодушно эпоха Тан
и время так ползет уныло и натужно
а в воздухе вокруг безветренно и душно
как будто жизнь течет среди поэтов и путан
*****
черный снег лежащий вдоль дороги
протоптанной слепыми мужиками
бредущими почти что в состоянье гроги
по миру и по времени кругами
их поводырь устал и требует замены
свободы от повинности своей
под зимний пост по селам те же сцены
и жизнь течет все также но скромней
любой в любое время оказаться
рискует среди мертвых и слепцов
и даже поводырь приходится признаться
толпу пополнить может на дороге для глупцов
*****
В горах леса олив в деревьях зреют фиги
на лозах вдоль извилистой дороги сизый виноград
какие по ночам писать здесь можно книги
не ожидая ни признанья ни наград
или сидеть в пустом кафе у церкви Спиридона
в селе напротив ратуши и ждать
когда пройдет по этой древней улице мадонна
и время поползет вперед опять
припоминая возле моря Навсикаю с Одиссеем
Коринф Венецию и прошлую войну
мы здесь не пашем и конечно ничего не сеем
но к счастью не идем у этих скал ко дну
*****
здесь тени гор повисли над зеленою водой
кулисы времени судьбы и Ионического моря
а желтый серп Луны привычный и простой
со светом звезд в намокшем небе споря
размытую дорожку жизни в море создает
и счастье близкое зачем-то обещает
пока покой олив и сонных пальм смущает
плывущий среди звезд по небу самолет
*****
От храма Афродиты две колонны
остались чистый приапизм
а кипарисов поседевших кроны
пейзажу придают застенчивый лиризм
и правду повседневной жизни охраняют
вдали у моря чуть заметны паруса
ползущие с Эолом еле-еле
таится жизни запоздавшая краса
в расколотой этрусской древней стеле
*****
кувшин смолистого вина и треснувшая кружка
слегка коптящий в старой плошке фитилек
на стол упавшее стило и старенькая стружка
да мир вокруг от совершенства так далек
в углу какие-то угрюмые германские бандиты
все примечают что едят арабские купцы
напротив иллирийцы пьяные но тоже все сердиты
готовые вот-вот схватиться за дубинки и клевцы
пусть наши шлюшки все стараются напрасно
свою удачу ближе к ночи подцепить
зато вот три строки рифмуются прекрасно
и дальше вьется воском их связующая нить
*****
Ночью звезды так заметны
и на небе и в реке
и над городом несметны
словно в господа руке
словно господа прощение
сохраняется в строке
не воздастся нам отмщение
убежавшим налегке
убежавшим не отмоленным
и забытым в уголке
нашим людом обездоленным
и на небе и в реке
*****
разноцветные рыбы здесь мир созерцают в пруду
утки связь создают между воздухом днем и водою
черный выгнутый мостик висит на закате слюдою
сквозь деревьев зеленых по ветру плывущих гряду
поезда пробегают по рельсам и гулом мешают покою
в чайном домике возле еще не раскрывшихся роз
дарит сладкий покой и дарует нетяжкий наркоз
сад в Ганновере созданный как-то Господней рукою
*****
фантом империи нам болью отдается
хотя о чем там можно вспоминать
мы были ниткою которая прядется
но тканью притворяется опять
безвкусные воздвигнув монументы
унылые идеи для кумиров сотворив
мы были лишь простые элементы
когда корабль наш ударившись о риф
рассыпался исчезли капитаны
и скрылся вовремя сбежавший экипаж
мы были вроде бы тогда не очень пьяны
и пережили в общем-то легко весь этот эпатаж
но нас преследует симптом фантомной боли
и память ложная в нас все еще хранит
себя саму и вымышленный что ли
империи для нас прославленный гранит
*****
Едва покачивает мачты яхт озерная волна
на фоне близких гор и полная луна
сочится медом с миррой и в платановом алоэ
прохожие как призраки застывшие в покое
слегка качаются в асфальтовых тропинках
а свет луны на окнах как на льдинках
мазками пишет мимо нас ты эту чашу пронеси
здесь в старом городе у озера Анси
*****
Женева ночью спит почти благополучно
как будто в небе Господа рука
покоится над нею неотлучно
минуя город времени текущая река
стекает в озеро размерено послушно
свет отдают платанам фонари
и окна из-под ставень равнодушно
глядят на мир как будто снегири
с рябины смотрят вниз плывет над миром
и старым городом луна по облакам
собор качается озлобленным сатиром
здесь кажется полузабытый Кальвин по рукам
которого стекает кровь и холод
однако красный крест не устарел еще
остался и поэт Агриппа вечно пьян и молод
и бес в Женеве прячется ему за левое плечо
*****
в фарфоре тонком чай почти остыл
тепло однако в рукавах халата
и кажется так скучен и постыл
снег превращаясь в первое стаккато
капели и темнеют на пруду
разводы полыней и стынут отраженья
забытых в небе на свою беду
чуть серых облаков застывших без движенья
*****
в Риме убивали за престол
но бывали счастливы отчасти
и ложились за лукуллов стол
с ощущеньем времени без власти
с ощущеньем что вот продлится день
иды марта и календы мая
далеки еще зато прикрыла сень
дом и атриум флейтистку обнимая
можно говорить о чем-нибудь своем
не зависящем от цезаря и мира
одному однако лучше чем вдвоем
даже посреди лукулловского пира