Ольга Кудрявцева

Связанные статьи

Советы адвоката Ольги Ефременко — 2.

Июль 3, 2017

***

Утром приоткрыла дверь я –

дрозд гуляет по траве,

и ерошит ветер перья

на веселой голове.

                                  

 

 

 

Обалденно высь синеет.

А под ней – земля. На ней

От простора дрозд пьянеет.

У дрозда есть много дней.

                                  

И ему – я вижу точно –

в радость эта суета,

мелких беленьких цветочков

ласковая простота,

эта рассыпная крошка

жизни. Уж который год

здесь, у нашего окошка,

знать, недаром он живет!

                                  

В вышине – а, в общем, рядом –

время коршуном парит.

А еще — кошачьим взглядом

из кустов оно следит.

Время за дроздом следит,

приговаривает:

– Днем я ветром обовью,

ночью лунный свет пролью.

Там, за лунною дорожкой

месяца косые рожки —

то ли чает,

то ли глянет —

покачает

и поманит.

Так луна уводит в небо.

Так луна уводит в небыль.

Спи, мой дрозд!

                                  

……………………………………..

                                  

Ну а день теперь — длинней.

Небо по весне – синей.

А под ним — земля. На ней

у дрозда есть много дней.

                                  

Он гуляет у деревьев

По зеленой, по траве.

И ерошит ветер перья

на веселой голове.

 

 

***

А меж этими стенами

мирно лампочка горит,

время вьется между нами,

время сказки говорит:

                                  

— Что-то было,

что-то сплыло,

что меж пальцев утекло.

                                  

Тонкий лучик бойко бьется

об оконное стекло.

Год опять перевернется –

будет ветер, будет солнце.

                                  

— Только что-то утекло, —

время тихо засмеется,

— между счастий, между бед.

И туда дороги нет.

 

 

***

Серый дом. А за порожком

                                   у забора – клёны в ряд

                                   вдоль заснеженной дорожки

                                   убелённые стоят.

                                   Греют заячьи шубёнки,

                                   на морозе слипся нос –

                                   первоклассные ребёнки

                                   в школу двигают в мороз.

                                   Так темно и тихо! Только

                                   снег под валенком скрипит.

                                   Из второй квартиры Толька

                                   рядом сумрачно сопит.

                                   Меж деревьев скачет темень.

                                   Обернёшься – и гляди!..

                                   Ночь – нечистой силы время.

                                   Тольке лучше: впереди.

                                   Семь утра зимой – не утро,

                                   кто бы что ни говорил.

                                   Первым Тольке топать – мудро,

                                   потому – прикрытый тыл.

                                   Не промёрзли чтобы души –

                                   оренбургские платки.

                                   И под тёмным небом глушат

                                   ночь фабричные гудки.

                                   Новогодние кулёчки –

                                   апельсиновый припев.

                                   Ах, платочки, вы платочки

                                   самодеятельных дев!

                                   Ах, вы лётчицкие жёны –

                                   шоколадные пайки.

                                   По ночам глухие стоны –

                                   уторм в кухне не с руки.

                                   Там – рядком электроплиты.

                                   Хор соседок – всем судья.

                                   Там со стиркою корыто

                                   и с капусткою бадья.

                                   Голосить приходит повод –

                                   муж, сыночек или брат…

                                   — Будь ты проклят, этот город!

                                   — Мама, кто тут виноват?

                                   Почему она сказала,

                                   чтоб весь город проклят был?

                                   — Ты поспи… хоть до вокзала…

                                   Предотъездный детский пыл.

                                   За Уральский едем пояс.

                                   Там – другие города!

                                   Скорый поезд, скорый поезд

                                   мчит неведомо куда.

 

 

***

Что за время такое сейчас!

Ни зима, ни весна – непонятно.

Смелый кустик в намеках угас,

у стены зеленея невнятно.

…………………………………………….

И зачем так тревожно и смутно?

Словно что-то рождается втуне.

То ли это промозглое утро…

То ли дождь по асфальту простую

односложную тему выводит…

То ли музыка времени льется,

да звучит так не ангельски… Вроде –

то повиснет, то вовсе прервется.

Вон луна неподвижно и сиро

среди веток, озябнув, забылась.

Видно, время растратило силы,

растеряло свою шестикрылость.

                                  

Что за жизнь – ни кола, ни двора,

ни глядящей в глаза вам дворняги.

Вот и снился он мне до утра,

зимний наш перевалочный лагерь.

А еще – мой родной шлакоблочный

весь избитый ветрами фасад.

На балкончике куришь – ну точно –

упирается в кладбище взгляд.

А левее – химический прудик

и завода бетонный забор.

И над этим прибежищем судеб –

облаков белоснежный узор.

И до самого крайнего края

прямо к небу припавшей земли

то ли птицы – во сне – долетают,

то ли сами мы таем вдали.

                      

 

***

 

Я стою перед ней, и Германия смотрит в меня.

И нестройными прядями долгих дождей оплетает.

Или взглядом небес в чистом свете осеннего дня

провожает то облачко, что неуверенно тает.

 

И медлительность рек, и округлости мягких холмов –

это древняя плоть, это древнее теплое лоно.

Я вдыхаю твой воздух. Но как обустроить мне кров?

Как понять твой напев в медных звуках воскресного звона?

 

Этот дух холодит. И мецает какой-то огонь

в глубине его ветхих фантасмагорических сказок.

Тяжелеет на площади бронзовый в патине конь,

неподвижен и нем среди шумных вокзальных развязок.

 

Вот румянцами крыш черепичная встала броня.

Вот линейностью Schnellweg натянуты туго поводья.

Я стою, словно перст. И Германия смотрит в меня.

И за что полюбить — по глазам вижу я — не находит.

 

 

 

 

            Schnellweg — скоростная дорога (нем.)

 

                                   

***

Жухлый снег. Качает ветер

оголенных веток вскрики.

День так искренне несветел.

Туч нахмуренные лики

заслоняют голубое,

что в надоблачном размахе

созерцает все – любое

здесь лежащее во прахе

среди этих жухлых комьев,

средь воды, из туч пролитой.

И асфальт, и клен, и дом, и

окон взгляд, дождем промытый,

одиноких человеков

и трамваев перебежки.

И от века и до века,

утомясь, смыкает вежды,

оставляя веткам ветер

и надежды.

И надежды.

 

 

                                    ***

И снова позади перрон.

И вновь состав стучит по рельсам.

И кто-то едет в нем. И он

горячим до души прогрелся

вагонным чаем. Коль взглянуть,

как версты мимо пролетают,

так думается: этот путь —

и штука, в общем-то, простая –

от точки А до точки В.

Все дело только в этих точках

и в том, кто мчит, вагон, в тебе,

марая что-то на листочках.

Зачем он едет? И куда?

И по какой такой причине?

А за окошком провода

качает исподволь звезда,

не помышляя, как всегда,

об ангельском забытом чине.

И ветер в проводах поет

так, словно дудочка играет.

И точка В зовет вперед,

как будто там дорога ждет

другая.

 

***

 

Осень сыплет листвой обветшалой

напоследок, как будто в бреду.

Лист кленовый – ажурный и алый –

я в шуршанье опавшем найду.

 

Он лежит, словно искорка счастья,

невесомый и хрупкий, как жизнь.

А меж тем, одурманенный властью

ветер грозно в аллеях кружит

 

и взлетает все выше и выше,

где над сада постройкой одна

небосвода летящая крыша

сквозь плетение веток видна.