Русско-немецкий интернет-журнал inter-focus.de Русско-немецкий информационно-аналитический и литературно-художественный журнал
Связанные статьи
Поезжайте в Киев и спросите… Нет-нет, никто больше не расскажет вам в Киеве, кем был Паниковский до семнадцатого года, но все-таки кое-какие любопытные факты для вас прояснятся. Вот, например, окажется, что Киев замечателен своей невероятной, всеохватывающей эклектикой. Куда ни посмотришь, древнее, юное и позвчерашнее достаточно мирно уживаются в архитектуре и умах горожан.
В каждую фоторамку умещается не менее трех веков архитектуры. Государство общается с гражданами на трех языках — украинском, английском и, в порядке одолжения, все-таки на русском. Официальный экскурсовод в мозаичном великолепии отреставрированного Софийского собора (запомните, только мова! на других языках экскурсии не предвидятся!) употребляет совершенно диковинные, видимо, древнеукраинские слова из области строительства и архитектуры, и немедленно, себе под нос, переводит их на русский, то ли чтобы совсем не потерять интерес слушателей, то ли для того, чтобы самому не запутаться. На улице же мое космополитское ухо запеленговало чуть не десяток языков, тут и немецкий, и иврит, и что-то шипяще-кашляющее. Иностранцы посещают, обучают, лечат, учат… Как, впрочем, и везде в мировом сообществе — но все-таки чуточку больше.
А вот и эклектика в моде: сорочки-косоворотки и вернувшееся чудесное искусство ручной вышивки вполне уживаются со всеевропейским черным цветом прикидов панков и готов. И тут же рядом, на той же улице — военная форма, защитные цвета, новый киевский шик.
Даже граффити, серьезно, на мой взгляд, обезобразившее жилой фонд, в том числе и якобы охраняемые государством памятники архитектуры, отличается многообразием языков. В конце-концов, видимо, чтобы примирить меня с граффити, я вижу самые первые его образцы, на старославянском — это в том же Софийском соборе князья и воеводы безобразничали, царапая стены во время скучных молебнов еще в одиннадцатом веке.
Такое панибратское отношение к памятникам не изменилось, мне кажется: памятники, старые и новые видятся земляками, некой популяцией горожан (из диалогов с местными: «Это кому памятник?» — «Та якийсь дядька з усами, их много теперь, он вам надо?..»). На постаментах пишут, выражая гражданскую позицию или прикалываясь. Кажется, это превращается в некий способ общения с предками — и старые отношения выясняются на полном серьезе: «кат» (палач) Щорс отмечен как таковой надписью краской на пъедестале, а вот подпись «Ленин» украшает, в отсутствие памятников Ленину, некую унылую фигуру в духе постмодерна.
«Ленин» в постмодернистском стиле.
Эклектика! Ну где еще можно увидеть в одном меню деруны, борщ и сангрию. Какому повару придет в голову объединить венский Sachertorte (в местном, правда, исполнении) с облепиховым коктейлем?
Мимика разнообразна, как, впрочем, и понятие смешного: смешон рассказ случайного знакомца о том, как в советские еще годы чуть не зарезали врачи, потому что «на лапу» мало дали (причем моя реакция печального негодования только добавляет веселья); как в девяностые крестили сына и все гости отравились медицинским спиртом («Це все из-за перця. Без перця надо было пить!» — и рассказчик сам смеется своей шутке); смешно рассказывает женщина в метро, как вводили мову в обиход («А книжки детские читали, так и выучили!»). Это замечаешь сразу: «юморные» нотки слышатся в голосе каждого киевлянина, пусть даже и чиновника. Суровая тетя, охраняющая государственную границу в Борисполе, вдруг изрекает:
-Тю! Вы меня не помните? И я вас не помню. но печать вот тут… так на мою похожа. Может, вы уже прилетали в Борисполь в прошлом году? Ах, это вы в Одессу?.. — и продолжает общаться со мной, как с малознакомой, но все-таки приятной соседкой.
Я прилетела в Киев ранним дождливым вечером, когда совсем не хотелось гулять по чужому мне и потенциально недружелюбному городу. Но, когда рассеялись тучи, обменялись деньги и вспомнились какие-то основные факты, Киев приятно удивил легким, добрым расположением духа и даже гостеприимностью, которой, честно говоря, не отличается постсоветское пространство. Сервисом без навязчивости, вот что! Даже в туристской киевской Мекке, на Андреевском спуске, не надо отмахиваться от энергичных продавцов. А когда я добралась до дома-музея Булгакова, о навязчивом сервисе забылось напрочь. Точнее, о любом сервисе забылось, поскольку музей упорно не желал открываться в течение полутора дней.
Сфотографироваться у памятника Булгакову — священный долг гостей города.
Когда я хитростью взяла неприступную дверь с надписью «Зачинено», прошмыгнув вслед за неосмотрительной сотрудницей, мне долго пришлось упрашивать сердитую музейную даму, делая жалобные глаза, рассказывая о том, как далеко мне пришлось ехать, как мало времени у меня осталось до отъезда и т.д.. Но победила цивилизация и любовь к литературе — меня выручила сотрудница по имени Валентина Дерид, проведя для меня одной экскурсию по комнатам действительно удивительного, светящегося, теплого, пахнущего по-разному дома, настоящее паломничество в мир «Белой Гвардии». Музей был открыт в 1991 году, на пике интереса к украденной у нас литературе. Важно, что он выжил в 90-е, что продолжает жить и сейчас, что хранится этот особый, в белом и голубом свете, пахнущий шоколадом и чужим детством мир. Мир — такое удивительное слово, особенно в те августовские дни, когда Украина празднует День Независимости. А вот и неднократно репетирующийся парад, по размаху напомнивший знаменитый военный парад 7 ноября 1941 года на Красной Площади, кажется, проводящийся с той же целью — продемонстрировать военную мощь, деморализовать противника. В мирное время не бывает таких парадов.
Репетиция парада ко Дню Независимости проходила несколько дней.
Два суровых десантника рады, потеряв чеканный вид, сфотографироваться и крепко, по-настоящему обняться с гостьей из США:
— Передайте привет Обаме! Нам без него никак теперь! Мы, между прочим, з Донецка. Там надо, чтоб спасали и помогали.
— Тяжело там?
Они снова мрачнеют:
— Да бухают, — и отворачиваются.
Это реалии войны подали голос в веселом киевском разноголосье.
И последнее впечатление — в аэропорту, чистом, пустоватом, несуетливом: выставка «Проекции», проект, где картины Старых Мастеров объединены в коллаж с современными лицами сегодняшних украинских воинов, женщин и мужчин этой войны. Эклектика…
Но в доме Турбиных эклектика отступает, светится белым светом рояль, и построенная на сенсорных ощущениях экспозиция угощает совсем другим блюдом — запахами и красками, светом и тьмой, — воссоздавая мир булгаковского романа. Мир наперекор идущей войне.
Женская мода — от традиционной всеевропейской до традиционной украинской.
Я выхожу на улицу и некоторое время смотрю на дверь, на раскрытые окна юношеского дома Булгакова. Продавцы мiстецтва, кочуя за солнцем, перешли на другую сторону. Тени удлиняются; реставрируемая Андреевская церковь все еще освещена и похожа на раненого в зеленой пилотке, в белых бинтах. Точнее, на выздоравливающего.
Галина Ицкович (Нью-Йорк), фото автора.
