Русско-немецкий интернет-журнал inter-focus.de Русско-немецкий информационно-аналитический и литературно-художественный журнал
Связанные статьи
Ваагн Карапетян (Канада) – Писатель, автор нескольких книг. Член Международного союза литераторов и журналистов APIA, член союза армянских писателей, член союза журналистов Западного региона Украины. Имя Ваагна Карапетяна упоминалось в международной, советской и постсоветской периодике более чем в ста газетах и журналах. Основатель более десятка общественных и профсоюзных организаций.
Первый председатель Федерации независимых профсоюзов Армении, первый председатель Союза русскоязычных писателей «Русский Альбион» (Великобритания), первый председатель Армянской общины Ровенской области (Украина), первый председатель Литературно-творческого объединения «Кленовый лист» (Канада). Главный редактор международного альманаха «Литературная Канада». В настоящее время проживает в г. Торонто.
РАССКАЗЫ ИЗ ЦИКЛА СУВЕНИРЫ *
ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ
Художнику Игорю Филыку
До открытия выставки оставались считанные минуты. Константин Милавич, чтобы унять нервную дрожь, лихорадочно курил. На этот раз он решил выставить всего одну картину, хотя мог вытребовать места и на пять полотен. Его имя было достаточно известно, раскручено, как сегодня принято говорить. Картины хорошо продавались. Да так, что без особого труда его творения могли бы занять целую стену, и от покупателей не было бы отбоя. В этом он не сомневался, но решил всё же выставить только одну. Какое-то третье чувство ему подсказывало поступить именно так. Ещё с вечера всё тянуло помчаться на Гороховую и ещё пару картин добавить, а утром проснулся в твёрдом убеждении, что поступил правильно. Вот ещё несколько минут и появится руководство Союза: бездарные художники, но отменные функционеры.
Сам Иван Фёдорович достанет из кармана почерневшие ножницы, привычным движением разрежет ленточку и народ хлынет в зал.
Ценителей современной живописи пришло на удивление много. Объединившись в небольшие группы, одни оживлённо беседовали, другие – вели себя более бурно, видимо доказывали что-то, так как пытались перекричать один другого. То там, то здесь раздавалось хихиканье, либо откровенный хохот. И море цветов. С цветами приходили, как правило, мамаши будущих Репиных и Айвазовских, впервые принимавших участие в выставке.
Константин Милавич не имел привычку до открытия бродить по залам, как это делали некоторые сотоварищи: те считали своим правом бегло осматривать выставленные работы, прежде чем это сделают другие. Так сказать изучать содержимое ещё до начала, чтобы лишний раз убедится в том, что именно их полотна станут откровением для публики.
Картина Константина Милавича, по его личной просьбе, была выставлена в последнем зале, на противоположной стене, так что бы её можно было увидеть, сквозь широкие дверные проемы, едва войдя на выставку. И он, зная что его просьба, если хотите условие, выполнено, внутренне ликовал. Он был уверен – народ немного поблуждав по залам, непременно соберется у его картины. И там останется надолго.
И вот долгожданное открытие. Появляется, попыхивая, как паровоз, окруженный своей свитой Иван Фёдорович. Достаёт из кармана ножницы, и… народ, подталкивая друг друга, устремляется в зал.
Константин Милавич не стал спешить, подождал немного, притушил сигарету и последним переступил порог выставки. Не поднимая головы он прошёл до середины первого зала, затем взглянул туда, где висела его картина.
То, что в сторону картины буквально неслись посетители выставки, его не удивило. Но едва взглянув на неё, его затрясло от гнева и обиды. Полотно было перевёрнуто лицом к стене, и в зал смотрела обратная сторона – чёрный квадрат. Константин Милавич поспешил к картине с тем, чтобы побыстрее исправить оплошность нерадивых работников зала, но окружившие картину люди затрудняли его движение. И чем ближе он подбирался к картине, тем сложнее было это делать. Никакие просьбы не помогали. И всё же, усиленно работая локтями, он почти добрался до картины. И когда, наконец-то, дотянулся до рамки, услышал реплики.
– Прекрасно!
– Восхитительно!
– Потрясающе!
Кто-то в толпе узнал художника и завизжал от радости:
– Вот он Константин Милавич!
Толпа обернулась к Милавичу, раздались крики:
– Браво!!!
Молодежь схватила его и вознесла над собой.
«О, сладостное очарованье этой минуты!!!»
Константин Милавич, раскачиваясь на руках очарованной молодежи, посмотрел на черный квадрат и подумал:
– А ведь действительно потрясающе.
БОЦМАН
Шхуна резко накренилась и огромная волна, вместе с ветром невероятной силы, обрушилась на левую сторону. Она устремилась по палубе, подхватила вёдра, снасти и прочую бесхозно разбросанную утварь и с большой силой ударила о противоположный борт.
Рамзан с трудом удержал, завертевшийся было штурвал и весь сжался.
– Капитан! Капитан! Мать твою, свистать всех наверх! – Выругался он, заметив, как молодой, неопытный капитан, маменькин сыночек, сын сэра Снейдена и внук мецената Гарша ухватился за канат, пытаясь удержаться на ногах. Рамзан усмехнулся, глядя на его неумелые движения и вспомнил, как с месяц тому назад сам сэр Снейден пожаловал в его скромную обитель и слезно умолял присмотреть за сыном во время плавания. Он громко и заливисто рассмеялся и, легко маневрируя, несколькими умелыми движениями, повёл судно в узкий проход между скалами. Затем вытер со лба холодный пот, краем глаза продолжая следить за капитаном, – тот разместился на пожарном ящике, в изнеможении откинув голову, – достал сигару и прикурил. Но не успел он расслабиться и сделать пару затяжек, как неизвестные силы, родившиеся в пучине морской, вновь завертели судно, словно пушинку.
«Спокойно!» – Сам себя приободрил старый, повидавший многое на своём веку моряк и, отбросив сигару, вцепился, до посинения пальцев, в штурвал. От напряжения его лицо покрылось испариной… За спиной скрипнула дверь и вошел мужчина 30-35 лет.
Рамзан не сразу узнал его.
– Гирей?! Что тебе нужно? – испуганно спросил Рамзан – это был его племянник, сын старшего брата, с которым он лет пять как не виделся, с той поры, как Рамзану ампутировали обе ноги.
Молодой человек подошел к инвалидной коляске, опустил тяжелую руку Рамзану на плечо.
– Плывешь, значит, – усмехнулся он, – а то, что соседи жалуются, говорят, шум на весь дом, тебя это не особо волнует. Доиграешься, в один прекрасный день, ворвутся сюда и вышвырнут тебя на улицу… Сестру замуж не берут, говорят, в роду умалишенные есть, – Гирей обошёл коляску, нечаянно наступил на край одной из досок, неровно сложенных вдоль стены, подняв клубы пыли и, отмахиваясь, продолжил. – Мне и во двор-то выйти нельзя, одни насмешки кругом. Такие дела вот, дядюшка. – Он потрепал съёжившегося Рамзана за шею. – Подох бы ты, что ли. И всем было бы хорошо, и тебе в первую очередь. Но нет, смердишь всё… – вздохнул он. – Ну, сколько раз тебе объяснять, – повысил голос Гирей, – не корабль это, а подвал Лорена. Лорен целый день ворчит, когда подвал вернёте, капусту негде хранить. Нет здесь капитанского мостика, – развел руками Гирей, – инвалидная коляска под тобой… – Последние слова заглушило море. Очередная волна, выбила из рук Рамзана штурвал, он побледнел, закрыл глаза, руки судорожно задергались и он скорчился от мучительной боли. Корабль, оставшись без управления понёсся на скалы.Удар пришёлся в носовую часть. Прилегающее пространство заглушили вой мотора, скрежет металла, вопли моряков. И безжизненное тело корабля, медленно заваливаясь на бок, исчезло под водой.
ТЁЩА ХЕМИНГУЭЯ
Надо ли представлять нашему читателю писателя Эрнеста Хемингуэя – лауреата Нобелевской премии, самого эпатажного литератора современности? Думаю нет. Но и речь пойдёт вовсе не о нём, а о его тёще, матери второй жены Паулины Пфайфер.
Богатое семейство Паулины, несмотря на всемирную известность зятя, недолюбливало его, тем более после развода, и надо отметить скандального. Мать Паулины миссис Софи злорадствовала по любому поводу и, в присутствии сыновей Патрика и Грегори 16 и 13 лет, позволяла себе нелицеприятные высказывания в адрес бывшего зятя, что, понятно, не нравилось детям, которые своего отца боготворили и, по этой причине, недолюбливали бабушку. Особенно негодовал младший Грегори. И вот когда бабушка окончательно допекла внука своими оскорбительными шутками, всячески обзывая и охаивая Хемингуэя, Грегори решил насолить ей и отомстить за своего любимого отца. Зная, что коронной темой Софи было её собственное здоровье (об этом она могла часами говорить с каждым встречным-поперечным), он решил этим и воспользоваться. Улучив момент, когда мама ушла на заседание благотворительного комитета, Грегори подкараулил бабушку у церкви святого Патрика. Поприветствовал её, высказал сожаление, что в последнее время она редко бывает у них. Затем похвастался своей новой коллекцией значков и пригласил в гости, чтобы эту коллекцию показать. Надо сказать, что миссис Софи удивило такое неожиданное внимание со стороны строптивого внука – она расплылась в улыбке от счастья. Ей давно хотелось укрепить отношения с внуком, ну вот подвернулся удобный случай и она решила не упускать его. Поэтому миссис Софи решила тотчас же отправится с Грегори на Оксфорд-стрит 126. Здесь находился роскошный особняк, принадлежащий дочери, полученный ею в наследство от дяди Девида, двоюродного брата по материнской линии. Когда они вошли в гостиную, Грегори предложил бабушке удобно расположиться и отправился в свою комнату за коллекцией значков и других сувениров.
Миссис Софи скинула манто и, намереваясь пройти к красному бархатному креслу у камина, случайно бросила взгляд на настенные часы.
– Что со мной? – вздрогнула она и ещё раз посмотрела на часы. – Нет, всё правильно. Это у меня с головой что-то… – пробормотала миссис Софи и устало опустилась в кресло.
Вернулся Грегори с несколькими кляссерами со значками.
– Грегори, – обратилась к нему бабушка, – посмотри, пожалуйста, на часы. Они правильно идут?
– Да, бабушка, Патрик только вчера их сверял. Он всегда это делает по субботам, а мне не разрешает.
– Я имею ввиду, – не решаясь снова посмотреть на часы, стала уточнять миссис Софи, – они в правильную сторону идут?
– Да бабушка, сейчас без четверти двенадцать. А зачем это вы спрашиваете?
– Я больна, я очень больна, – запричитала Софи, потянулась за манто и уже не обращая внимания на Грегори, направилась, неровно ступая, к выходу.
Как только дверь за бабушкой захлопнулась, Грегори снял со стены сувенирные часы с обратным ходом, своё последнее приобретение, которые он нашёл в лавке у турецкого армянина Симона. Спрятал их в своей комнате, а на гвоздик вернул небольшую икону Святой Девы Марии. Затем отправился, захватив с собой свою коллекцию и обменный фонд, к соседскому мальчишке, своему однокласснику, такому же заядлому коллекционеру значков и прочих сувениров, как и он.
Вечером, когда после ужина Патрик и Грегори отдыхали у камина, а их мать Паулина Пфайфер по обыкновению вышивала крестиком любимые ею маки, в дверь постучали.
В гостиную вошёл взволнованный Джон, кузен по отцовской линии. Он сообщил, что миссис Софи тяжело больна и просит, чтобы Паулина срочно приехала к ним, вместе с детьми.
Бабушка, бледная, с платком на голове, лежала в постели. Паулина бросилась к матери, причитая и обливаясь слезами.
– Я умираю, доченька, – подала слабый голос миссис Софи. – Со мною что-то непонятное происходит. Сегодня была у вас в гостях, и, вдруг, мне стало плохо: голова закружилась, всё поплыло, стены накренились и стрелки часов, тех, что у вас в гостиной, пошли в обратную сторону.
– Но у нас в гостиной нет часов, там только икона Святой Девы Марии висит! – воскликнула, утирая слезы, Паулина.
– Как нет? Есть! Грегори подтвердит это. Он сам предложил мне пойти к вам в гости.
– Что я должен подтвердить, бабушка? – насупился Грегори. – В последний раз мы с вами виделись у дяди Стива месяц тому назад.
—————————————————————
* Этот цикл не случайно так назван. Автор последовательно, в каждой истории показывает, как в центре разворачивающихся событий оказываются сувениры, сыгравшие определенную роль, порою судьбоносную в жизни известных людей.
