Русско-немецкий интернет-журнал inter-focus.de Русско-немецкий информационно-аналитический и литературно-художественный журнал
Связанные статьи
Писатель, редактор, вице-президент и председатель правления Международного союза литераторов и журналистов APIA. Соавтор и ведущий литературных рубрик «APIA НА ДОНУ» и литературной страницы для детей. Автор многих произведений прозы: роман, повести, рассказы, очерки, юмористический цикл «Хуторские байки». Публиковался в различных газетах, журналах, альманахах и сборниках в России, США, Австралии, Англии, Германии, Латвии, Литве, на Кипре и Украине, начиная с 1994 г. На основании этих публикаций в свет вышли четыре книги: «Четыре бездны» (2009 г.), «Клетчатый пиджак» (2010 г.), «Любовь и грех» (2014 г.), «Запах родины» (2015 г.).
Казачий полковник. Чрезвычайный и полномочный представитель союза казаков России и Зарубежья в Великобритании и странах Европейского союза. За фольклорно-исторический роман «Четыре бездны – казачья сага» (2009 г.) и сборник донских рассказов «Клетчатый пиджак» (2010 г.) награждён атаманом Всевеликого Войска Донского и атаманом Верхне-Донского округа именной казачьей шашкой, грамотой и медалью за возрождение казачества. Лауреат диплома и золотой медали имени Франца Кафки в номинации проза 2011, присваиваемой Европейской унией искусств, литературной премии имени Олега Афанасьева (2015 г.) и многих других наград. Проживает в Лондоне.
С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ РОДИНА
Посвящаю моей маме
Хоршевой Антонине Ивановне
Частенько в последнее время в ушах стоит мотив песни «С чего начинается родина», написанной Михаилом Матусовским и Вениамином Баснером в годы моего детства.*
Так с чего же Она начинается?
С картинки в букваре?.. С хороших и верных товарищей?..
* * *
Букварь значимая книга для любого человека. Лично для меня эта книга по сей день самая красивая и милая сердцу. Как взгляну на букварь, на тот букварь – из моего далёкого счастливого детства, аж дух захватывает. Какой же он красивый! Сколько в нём ярких, заманчивых картинок, и сколько воспоминаний благодаря этому!..
Зимы во времена моего детства были весьма морозными и снежными. Всюду сугробы, сугробы, сугробы… Особенно лютой, как мне кажется, была зима в первый год моей учёбы. Мороз трескучий. Всё кругом занесено снегом до самых крыш. Дети повзрослее катаются на санках с этих самых крыш. Окна в классе до основания заледенели красивыми, неповторимыми узорами. В печке потрескивают дрова.* Пожилая учительница, похожая на Арину Родионовну, неторопливо расхаживает по классу в валенках и пуховой шали и монотонно декламирует Пушкина* низким, загадочным голосом, от которого бегут мурашки по спине:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
А вьюга во дворе свистит, сердится, в дверь скребётся. Ветер в печной трубе гудит, подвывает. Ты оглядываешься на ближайшее окошко, и тебе кажется, что в него вот-вот на самом деле постучится усталый путник. Всё как-будто в изумительном, сказочном мире. И ты тоже ощущаешь себя в эти минуты частичкой волшебного мира и тоже поспешно вторишь следом за учительницей таким же монотонным, загадочным голосом:
Буря мглою небо кроет…
Букварь действительно частичка родины. Частичка детских воспоминаний, с которых и начинается само понятие родины.
* * *
Хорошие и верные товарищи оставили неизгладимый след в памяти и в понятии Родина. За вполне уже долгую жизнь мне пришлось повстречаться в разных странах с сотнями людей и с десятками из них крепко подружиться. И всё же те, из далёкого счастливого детства и юношества, по сей день самые любимые. Столько вместе с ними было совершено всяких, на всю жизнь запомнившихся проказ: походы на бахчи, в сады, огороды… Причём, чем больше охранялся объект посягательства, тем больше хотелось туда попасть, показав свою храбрость и ловкость – именно в этом вся суть. По-другому было незачем, в своём хозяйстве было то же самое – и сад, и огород, и бахча… А с каким азартом мы рыбачили, стоя в камышах по колено в воде, а то и по пояс – не страшась ни комаров, ни оводов, ни даже пиявок! А как сражались в войну с самодельным оружием! А как резались в футбол – шнурованными и залатанными мячами!* А в хоккей – клюшками вырезанными из веток деревьев! До темна, до шишек и разбитых носов, и без всяких обид и слёз. Может, у самых маленьких и прорывалась слеза на минутку. Но только на минутку. И опять в игру. Даже девчонок иногда принимали, и даже в хоккей! И они тоже не плакались. Особым приключением были походы в кино, на вечерние сеансы до 16-ти лет запрещено. Для этого кому-то надо было, всеми правдами и неправдами, проскользнуть перед сеансом в клуб и незаметно отодвинуть несколько занавесок на окнах так, чтобы товарищи могли видеть с улицы в щели экран – это было что-то! Это был подвиг! До сих пор ничто не может сравниться с «Фантомасом»,* просмотренным таким способом!
Много, очень много осталось всевозможных ярких воспоминаний, связанных с хорошими и верными товарищами. Значит, и с друзей детства начинается Родина.
Не знаю, правда, как теперь?.. Играют не выходя из дома, у компьютера – и в войну, и в футбол, и в хоккей. И кино смотрят любое – хоть до 16-ти, хоть после… А то и вовсе ого-го какое! Они-то и дружат чаще всего заочно, через интернет. Это не брюзжание. Это вопрос: насколько теперь хорошие и верные товарищи ассоциируются с понятием малой родины, если эти товарищи частенько по переписке и электронным играм и, порой, с другого конца света?..
2
Лично для меня понятие Родина – первым делом ассоциируется с мамой и папой, с воздухом и землёй.
* * *
Мама.
Вот с чего начинается Родина! Это ласковое слово всё вбирает в себя. Всё!
Любой может возразить: и что тут удивительного? И будет прав. Конечно с мамы начинается Родина. С чего же ещё. Она родила.
Родила. Родина. Один и тот же корень. Всё вроде бы ясно. И всё же… хочется вспомнить что-то особенное для нас двоих.
Моя мама, как и все другие мамы, пела мне песни, когда баюкала.
– Баю баюшки баю, не ложися на краю…
И папа в это время ласково щекотал меня и восклицал:
– Серенький волчёк! Ухватит за бочёк!
Но всё это весьма и весьма туманно. Вроде как и было, и вроде как и не было…
А вот один случай помню хорошо, из почти «взрослой» жизни, как мне тогда казалось. В пять лет мама взяла меня на руки и побаюкала. Случилось это на посиделках. Когда мы пришли в гости к соседям, там уже чинно сидели на табуретках четыре женщины. Они живо делились последними хуторскими новостями и по ходу дела баюкали на руках малолетних чад. Но я-то был почти взрослый, мне-то было почти полных пять лет – шутка ли, на днях должен был пойти шестой! Я был почти настоящий казак! Мне сразу стало скучно в жужжащем бабском коллективе, я стал капризничать и проситься домой. А мама, в ответ, решила меня побаюкать. Я возмутился, попытался убежать. Да не тут-то было. Мама ловко подхватила меня на руки, крепко прижала к сердцу и, покачиваясь из стороны в сторону, стала напевать:
– Баю баюшки баю, не ложися на краю…
Я некоторое время отчаянно брыкался, но вскоре обессилел и смирился, по мнению всех присутствующих женщин, с участью. На самом деле это было не так. Со мной случилось что-то необыкновенное – меня охватило блаженство. Я куда-то просто улетел, как выразились бы теперь, современным языком. Никогда больше я не испытывал ничего подобного. Никогда. В некоторой степени с этим может сравниться только одно – первое, близкое знакомство с девушкой.
Родина действительно начинается с мам. Они нас рождают для жизни, для подвигов, для родины. А уж как потом распорядится с нами Родина?..
Мама не только дала мне жизнь, но и спасла её. Однажды я забрался по лестнице на сарай и стал там играть в войну. Я бегал по соломенной крыше как угорелый, изображая, что стреляю из всяких видов оружия в фашистов, кидаю гранаты и применяю приёмы «самбо». Я так увлёкся приёмами, что не заметил, как наступил на край. Штанишки на мне в ту пору были крепкие, скроенные мамой собственноручно из крупного вельвета. В их пояс была вшита тугая резинка, а в холошины, чуть повыше щиколоток, ещё туже. При падении я зацепился резинкой на поясе за деревянный колышек, зачем-то вбитый в край крыши и штанишки сдёрнулись с меня до самых щиколоток. Я повис головой вниз, стал вертеться, хвататься за стены, подтягиваться к щиколоткам, пытаясь высвободить ноги из холошин. Но силёнок всё время чуть-чуть не хватало. Голова вскоре стала кружиться, заливаться кровью, я стал терять сознание… И всё-таки успел в последнюю секунду пронзительно выкрикнуть:
– Мама-а!
И мама услышала.
Очнулся я у неё на руках. А ведь в тот день она была дежурная по ферме и домой должна была вернуться только поздно вечером. Но вот что-то потянуло её в свой двор. Прибежала, проверила, и снова на работу. В пути её опять что-то забеспокоило, она вернулась на минутку и услышала:
– Мама-а!
* * *
Папа.
С папой мы по рождению одной звучной красивой фамилии, уходящей корнями вглубь веков. Мы урождённые, закоренелые казаки, с богатой родословной. Я с раннего детства внутренне чувствовал – мы одной крови. Я всегда хотел быть рядом с отцом, всегда хотел подражать ему. Он тоже всегда хотел быть рядом со мной. Никогда и ни в чём не отказывал, хоть и был весьма строгим казаком. Всегда готов был прокатить меня на тракторе или мотоцикле, или, на худой конец, на велосипеде, пусть и была нехватка времени. Никогда не возвращался он вечером в дом с пустыми руками, у него всегда в кармане был гостинец – конфетка или пряник. А когда один раз такое всё-таки случилось, по весьма объективному стечению обстоятельств, он не стушевался, сунул мне в руку яичко, сваренное всмятку, которое брал на обед в поле и не скушал из-за страшной занятости, и торжественно объявил:
– Это лисичка-сестричка встретила меня в поле и прислала тебе гостинец.
Ничего и никогда более я не ел с такой радостью и с таким азартом. Это осталось в памяти на всю жизнь. Я тоже носил в кармане конфетки, когда мои дети были маленькими и всегда уверял их, что это лисичка-сестричка прислала или зайчик-попрыгайчик.
Папа привил мне чувство любви к родине. Он беззаветно любил землю на которой родился. Он страстно любил запах полей – запах пшеницы, запах кукурузы, запах разнотравья, запах полыня и чабреца. Он страстно любил звуки полей – звонкие, радостные переливы жаворонка высоко-высоко в небе, в ослепительных лучах утреннего солнца; стрекотанье кузнечиков и гудение шмелей в разгар дня; убаюкивающую песнь перепелов на вечерней заре; да полуношный скрежет сверчков. А ещё он испытывал страсть к езде – к путешествиям, к познанию мира. Он любил колесить на мотоцикле, при любом удобном случае, по близлежащим хуторам и станицам, приучив к этому и маму. Любил он и дальние поездки по необъятной стране – но отлучался с малой родины всегда ненадолго, только на недельку-другую. И мечтал, чтобы я тоже, выучившись, вернулся в родные края. Но именно папа невольно подтолкнул меня к тому, что я оказался надолго вдали от земли на которой появился на свет и на которой вдохнул свой первый глоток воздуха, и на которую теперь мечтаю вернуться в конце жизни. «Пусть на денёк, пусть на часок…» Чтобы вдохнуть там и свой последний глоток.
Папа всегда сворачивал, вплоть до последних дней своей жизни, какой-нибудь лощённый плакатик в несколько раз так, чтобы он походил на портмоне и чтобы помещался в потайной карман пиджака, и складывал туда, между свёрнутых прямоугольных страничек превращавшихся в карманчики, всевозможные записки и квитанции. А когда странички-кармашки истрёпывались, он отдавал их мне для игры и сворачивал из плаката новое подобие портмоне. Однажды, вместо плаката ему подвернулась под руку яркая, разноцветная карта мира. Когда она превратилась в самодельное портмоне и слегка истрепалась, он тоже отдал её мне.
Карта раз и навсегда поразила моё воображение. Я вцепился в неё обеими руками и сразу нашёл Москву, хоть и не умел ещё читать. Затем зазубрил наизусть все страны, все столицы мира, все океаны и моря… И раз и навсегда заболел путешествиями. Мне было тогда пять с половиной.
Папа тоже спас меня от неминуемой смерти.
Будучи шестилетним сорванцом, я один пошёл на огород за молоденькими, пахучими огурчиками. Сорвал парочку и решил попрыгать и покувыркаться через голову по пушистой
зелёной травке, недалеко от копанки.* Расстояние было вполне безопасным, но я так азартно
кувыркался, что голова начисто закружилась и я угодил-таки в копанку, и стал захлёбываться весьма холодной, родниковой водой. Но в истерику, к моей теперешней гордости, не ударился. Стал отчаянно барахтаться и удержался на мгновение на плаву – в это мгновение я умудрился ухватиться за длинный корешок травы, торчавший из земляной стенки копанки и попытался выбраться самостоятельно, без криков и слёз. И мне бы это удалось, да корешок в самый последний момент всё же оборвался. Я упал обратно в воду, опять стал барахтаться, опять ухватился за корешок и опять стал карабкаться наверх. Так продолжалось до тех пор, пока все корешки не оборвались. Я окончательно обессилел, порядком наглотался воды, стал то и дело приныривать в воду, как поплавок во время клёва. Ещё бы минута, другая… и всё! На этом я не выдержал, отчаянно закричал:
– Помогите!
И тут, на краю показались носки ботинок – через секунду папа заглянул вниз. Он потом толком не мог объяснить, что же его, всего лишь на минутку заскочившего домой, заставило пойти на огород. Что?
А я могу. Мы с ним одной крови и одной звучной и красивой фамилии от рождения.
* * *
Родной воздух и родная земля.
Где я только не был, где только не учился, где только не работал, с кем только не встречался, с кем только не дружил – если перечислить, список займёт места не меньше самого рассказа.
Но первый глоток наичистейшего и наивкуснейшего воздуха я сделал там – на земле, на которой сделал свои первые шаги, на которой произнёс свои первые слова, на которой встретил своих первых друзей, на которой впервые дотронулся до девичьего тела. Всё что было впервые – всё было там! Даже моя первая профессия – профессия штурвального* до сих пор сидит ярким воспоминанием в моём сердце и сознании, и до сих пор кажется самой весёлой и романтичной. Так, наверное, на самом деле и есть. Это ведь всё было на родном воздухе и на родной земле, освещённой родными, особыми лучами, особого для той местности солнца.
3
А ещё Она начинается с запевки скворца, с заветной скамьи у ворот, и с каких-то ещё близких нашему сердцу вещей и событий.
* * *
Скворца теперь мало кто слушает. А зря. Скворец является явным атрибутом малой родины. Что он только не вытворяет – талантище этакий, на заре. Так за душу и берёт! Это же целый оркестр! Как он только не щебечет, как только не свистит, как только не заливается! Каким только голосам не подражает! Сам не раз был свидетелем, как бабушка Дуня распекала дедушку Ваню:
– Дед, ты опять гусей не выгнал на траву?!
– Выгнал, с самого утра.
– Да как же выгнал, коль они во дворе гагочут!
– Остепенись! – повышал голос дедушка. – Говорю выгнал, значит выгнал!
– Тогда гуси вернулись! – упорствовала бабушка.
Они оба поспешно выбегали из свежепобелённой хаты во двор и добродушно ворчали на скворца-пародиста, подражавшего целому стату гусей. Мычал он телёнком, блеял овечкой, и бабушка опять бранила дедушку, что он вовремя не вывел скотинку пастись. А когда выяснилось, что это проделки скворца, они опять добродушно ворчали на него, и заодно гордились, что он у них самый умелый из всей округи.
Им было отчего гордиться. Скворец-то даже научился подражать по утрам пускачу* трактора, за что его особо хвалил тракторист, у которого поломался будильник.
Раньше в каждом дворе был на длинной жердине* скворечник. Если он ветшал или по какой-то другой причине становился не пригодным для жилья, хозяева тут же, незамедлительно, поднимали ввысь новый. А как иначе. Скворцы, в отличии от людей, всегда возвращаются домой после дальних путешествий, и всегда вовремя. Они своего рода члены семьи – а семья и есть Родина.
* * *
Заветная скамья у ворот – особый атрибут. С чего-чего, а с неё тоже начинается Родина. Там мы с ранних лет усваивали разность полов, там завязалась первая дружба, там пришла первая любовь и первые поцелуи, там мы впервые услышали о далёких странах и городах – именно это больше всего врезалось в наши сердца и навсегда осталось в нашем сознании, куда бы судьба нас не занесла, чтобы с нами не сотворила, какие бы яркие события нам не преподнесла. Скамейка за двором останется в нашей памяти навсегда. Чем дальше в глубину лет, тем отчётливее и ярче. Оттуда – от скамьи у ворот, многие из нас разлетелись в разные
края и теперь многие отчаянно ностальгируют и мечтают возвратиться, хотя бы в конце своей жизни. Но многим ли удастся вернуться туда, где навсегда остались дедушки и бабушки, папы и мамы; туда, где самый вкусный воздух и самая вкусная вода; туда, где самая мягкая и удобная под твоей ногой земля; туда, где ещё остались хорошие и верные товарищи; туда, где ещё ставят скамьи у ворот и где по-прежнему чудно поют скворцы и соловьи?..
Послесловие
Понятие Родина – достаточно объёмное. Понятие с чего она начинается, у каждого своё – список может быть весьма обширным. Но мама, папа, глоток воды и глоток воздуха с клочка той земли, на которую мы впервые ступили всегда войдут в этот список. Луна, солнце и звёзды, при особом расположении которых мы родились и которые впервые осветили нас особым для той местности, нигде больше неповторимым светом, тоже войдут в этот список. И запахи той местности, и звуки, и люди… Только там – на малой родине, наш организм будет функционировать наиболее благоприятно, только там наша душа будет наиболее умиротворённой. Пусть и окажемся мы там ненадолго – всего лишь на один денёк, всего лишь на один часок…
26 июля 2014 года, Лондон
—————————————————
В печке потрескивают дрова – В 50-е – 60-е годы 20 века в сельских школах в классах ещё стояли печки, которые топились прямо во время уроков.
…декламирует Пушкина – В сельских начальных школах в 50-е – 60-е годы 20 века одна классная комната обычно использовалась сразу для двух классов. Первый класс учился в одном помещении с третьим классом. А второй – с четвёртым. Учитель вынужден был делить урок на две равных части и ученики одного класса были невольными соучастниками урока другого класса. Пушкина, как раз, читали для старшего класса.
Жердина – Тонкий, длинный шест; тонкое, срубленное деревце.
Копанка – В разных местах имеет разное значение. На Верхнем Дону это колодец выкопанный вручную в огороде, на лугу. У таких колодцев земляные стенки и они обычно заполнены водой чуть ли не доверха.
Пускач – На дизельных тракторах старых модификаций двигатель запускался не напрямую (не ключом), как сейчас, а через небольшой бензиновый мотор-пускач, который запускался первым, так как был бензиновым и легче заводился. На шкиф пускача наматывался прочный ремешок, с помощью которого резким рывком на себя заводился сам пускач, затем специальным рычагом пускач соединялся с основным дизельным мотором и запускал его. Пускач при запуске издавал громкий, спецефический треск, легко узнаваемый на слух.
«С чего начинается родина» – Широко известная советская песня, написанная Михаилом Матусовским и Вениамином Баснером к кинофильму «Щит и меч» в 1968 году.
«Фантомас» – Французская кинокомедия о приключениях неуловимого преступника Фантомаса. В главных ролях знаменитые артисты Жан Маре (Фантомас) и Луи де Фюнес (комиссар Жюв). В советский кинопрокат вышла в 1967 году.
Шнурованные мячи – Настоящие футбольные мячи в годы моего детства были редкостью и их берегли, как зеницу ока. Мяч состоял из двух частех: из резиновой камеры и кожаного чехла. Камера всовывалась в кожаный чехол – через прорезь в середине чехла, надувалась, сосок завязывался прочной верёвкой и заталкивался под чехол мяча, затем зашнуровывался сам чехол, наподобие ботинка. В случае если камера спускала, а такое было часто – практически каждый день, мяч разшнуровывался, камеру вытаскивали, осматривали и если она была проколота – такое тоже было часто, так как играли на пустырях, её клеили (многие камеры были так исклеены, что, порой, и латку-то некуда было ставить) и опять производили процедуру в обратном порядке.
Штурвальный – Помошник комбайнера. Руль на комбайне, как и на корабле, называется штурвал, поэтому помошников комбайнёра называют штурвальными, а сами комбайны, зачастую, кораблями полей.
