«Послеоттепель»

Связанные статьи

Двое на улице Штайнграу

Август 29, 2019

(Отрывок из недавно опубликованного романа.)

Коллег в отделе уже не было. Вечерами Иван Иванович охотно работал один. В тишине, без суеты и спешки он подводил итоги дня.

Дверь распахнулась, парторг зашёл по-свойски, без стука, с таким видом мог бы разгуливать по своей вотчине феодал.

 

– Вам хотелось, чтобы дело наше просто так кануло в забвение, не правда ли? – он сел напротив, закинул ногу на ногу и закурил.

На ум приходило множество остроумных ответов, но озвучить какой-либо Иван Иванович не решался и потому просто молчал.

– «Великое молчание вселенной»… Наша уникальность, – продолжил с иронией парторг, не дождавшись ответа.

«Чёрт, он ещё и образован! Впрочем, может быть, просто блефует, слышал звон, да не знает где он?»

– Или обет молчания? Более распространённая практика.

Пепел Иван Лаврентьевич стряхивал прямо на стол.

– А знаете ли вы, как трактуется «обет молчания» в обществе? Отказ контактировать с должностным лицом, попросту говоря, бойкот.

Он закурил следующую папиросу. Первый окурок остался догорать в кучке пепла.

– А на это уже есть статья в Конституции СССР. Я найду и покажу вам её по первому требованию, можете не сомневаться. Сейчас я повторю просто то, что сказал тогда, около полугода назад. Я задания своего не отменяю и жду в ближайшее время конкретных шагов по реализации намеченного.

Он поднялся и вознамерился было удалиться. Однако голос Ивана Ивановича его остановил:

– И я вынужден повторить сказанное. Я никаких шагов предпринимать не буду. Рассматривайте это как бойкот.

Голос сорвался и умолк, и тут же улетучился страх, ему стало безразлично, что произойдёт дальше, стало легко и свободно.

Парторг смотрел на него удивленно, как будто видел впервые, смотрел не без доли брезгливости и отвращения. Так смотрят на редкое насекомое, выползшее из щели в полу.

– Не пойму я вас, блаженненьких! Что это? Игра в герои? Притворство? Кого вы хотите спасать и зачем?

«Мир слишком сложен, чтобы дать себя спасти», – вспомнил Иван Иванович слова учителя.

– Себя я хочу спасти, только себя! – отозвался он.

– Ах, вот как? Значит, в герои… Ну, да ладно, меры с моей стороны тоже, как вы понимаете. А то, знаете ли, на настоящего героя вы ещё не наработали, слишком легко хотите отделаться. Дадим вам испить вашу героическую чашу до дна…

Второй окурок разместился на кучке пепла возле первого.

Парторг вышел.

Через четверть часа Иван Иванович запер кабинет и спустился к выходу. Внизу за гардеробной стойкой сидела дежурная техничка Олена Петровна. Деформированные артрозными узелками фаланги сгибались и разгибались с невероятной быстротой, приводя в движение спицы.

– Вибіг, як ошпарений! – ни на минуту не отрывая взгляда от спиц, доверительно сообщила женщина, – з чого це він такий нервовий?

Технички недолюбливали парторга за привычку во всех углах сорить пеплом. До появления в райисполкоме этого типа такого пренебрежения к их труду никто не выказывал.

Февральский вечер встретил Ивана Ивановича холодным влажным ветром. Фонари и обнажённые ветви деревьев раскачивались от его порывов, за плотными слоями облаков не видно было звёзд. Сегодня, как никогда, ему не хотелось возвращаться домой, в четыре стены его холостяцкого жилища. Ему не хотелось читать, не хотелось слушать музыку, не хотелось спорить с собой, что-то себе доказывать и в чём-то убеждать.

Хотелось разговора, пусть полемики, пусть разногласия, но диалога.

Такой диалог мог произойти только с Соломоном, но в этот час Иван Иванович не посмел бы потревожить соседа.

Он решил немного пройтись. Время от времени луна, как бы напоминая о себе, бледной тенью выплывала из-за облака, но тут же спешила спрятаться вновь. Одинокие пешеходы пробегали мимо, пряча подбородки в шарфы и кашне.

Он свернул с площади на улицу Гоголя, прошёл к скверу и поднялся по ступенькам наверх.

Кое-где на дорожках лежали сорванные порывами ветра тонкие веточки и плоды платанов – орешки. Он вспомнил, что на востоке платан называют мелодичным словом «чинар», а восточные поэты сравнивали молодые и стройные деревья эти с возлюбленными.

«Хорошо бы оказаться на востоке!» – подумал Иван Иванович. Ему представилась пёстрая сутолока восточного базара, запахи кардамона, лаврового листа и ванильной палочки, жареной баранины на вертеле, солнечно жёлтых дынь, синего инжира и ни с чем несравнимого бархатистого персика. А где-нибудь дальше, в таинственном переплетении узких улочек, – чайхана, прохладный шербет, неспешные беседы аксакалов…

Когда-то доводилось ему ездить в Бухару в командировку. Что может быть лучше в это ветреное февральское ненастье, чем такое воображаемое странствие?

«Не тревожь себя переменой мест, – вспомнилась ему одна из заповедей Сенеки. – Такие метания – признак больной души».

Дальше у Сенеки было о способности жить оседло и оставаться самим собой. Много лет пытался Иван Иванович следовать этим мудрым наказам, но фатум сам определяет за нас, как долго и где вправе мы бросить якорь.

И ещё одного не учёл Сенека: оставаясь самим собой, можно от себя безумно устать и невзлюбить себя окончательно.

Выйдя на улицу Карла Маркса и пройдя ещё немного вперёд, Иван Иванович остановился перед рестораном «Осень». Ресторан располагался в красивом старинном особняке. Безусловно, знавали его декорированные барельефом стены и лучшие времена, однако же, несмотря на некоторую потрепанность, сохраняли они стиль и настроение «русской усадьбы». Высокое крыльцо и вход в вестибюль, украшенный двумя колоннами, освещались фонарями, свет струился и из фигурно зарешёченных высоких окон. На тёмной улице это здание, погруженное в свет, казалось храмом.

– Пожалуй, это и есть решение, – сказал он себе и поднялся по ступенькам наверх. В вестибюле, за гардеробной стойкой, слегка откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу, сидел элегантный мужчина. Перед ним лежала открытая книга и стоял бокал с красным вином.

Одет он был в черную двойку и белоснежную сорочку. Галстук-бабочка дополнял образ столичного аристократа. Оставалось неясно, как попал он за гардеробную стойку провинциального ресторана.

Увидев нового посетителя, мужчина встал и, улыбаясь, пошёл ему навстречу.

– А ничего лучшего в такой унылый вечер и не придумаешь, – вместо приветствия сказал он. – Добро пожаловать в наши палаты. Позвольте ваше пальто и шляпу – они совсем вымокли.

Держался мужчина приветливо и непринуждённо.

В зале находилось всего лишь несколько посетителей. По двое и трое сидели они в разных углах помещения и негромко беседовали. Перед каждым стояла рюмка.

– Командированные, – кратко прокомментировал загадочный гардеробщик, входя следом. – А вот вы, насколько мне известно, с некоторых пор – местный. Мне не раз доводилось видеть вас гуляющим тут неподалёку. В нашем городе очень трудно утаиться от кого-то. Вы, наверное, уже поняли.

Гардеробщик указал гостю на столик у окна и пригласил занять место.

– Здесь вам будет удобней. За окном дождь и ветер, а в зале тепло и светло. Приятный контраст, не правда ли?

Он подождал, пока Иван Иванович присядет, а затем продолжил ранее начатую мысль:

– И не стоит, пожалуй, таиться. Прелесть провинции в возможности общения, уютного и неспешного, без суеты. Все дороги ведут к людям. Так вроде бы сказал Сент-Экзюпери, один из немногих, кого сегодня ещё стоит читать.

Иван Иванович был приятно поражён приветливой речью этого странного гражданина.

– Если вы не знаете, чего вам хочется – многие впервые пришедшие сюда ещё не знают этого, – позвольте распорядиться мне.

С этими словами гардеробщик удалился.

Вернулся он не один, а в сопровождении официантки с подносом в руках. Она принесла икру, семгу, масло, кусочки белого батона, лимон и графин с водкой.

Закуска была выставлена на стол, водка разлита в две рюмки.

– Я не пью, – попытался отговориться гость.

– Проблема наша в том, – всё так же благосклонно и приветливо продолжал гардеробщик, – что мы процесс этот рассматриваем как вредную привычку. Но это не так. Вредной привычкой спиртное становится у плебеев. Для человека культурного и образованного – это путь к общению, это попытка отогреть сердце и разум и открыть их мудрым мыслям и прекрасным чувствам. Доводилось ли вам читать «Рубаи» Омара Хайяма?

«Увы, от мудрости нет в нашей жизни прока, и только круглые глупцы – любимцы рока. Чтоб ласковей ко мне был рок, подай сюда кувшин мутящего нам ум хмельного сока.

– Неужели нет другого способа отогреть сердце и разум? – спросил Иван Иванович, неуверенно беря в руки рюмку.

– Для тех, кто пожил и кое-что понял, пожалуй, нет. Не робейте, мой друг. Что бы ни было у вас на душе – радость или печаль, – вам станет легче. Вот опять Хайям: «Мы от самих себя хотим на миг уйти». Разве не стоит пригубить, хотя бы ради этой удивительной прогулки от себя и даже если на миг? По дороге может открыться много нового, что в обычное время не видно из нашей собственной ограниченной перспективы.

Дальнейшее сопротивление было просто бессмысленно, Иван Иванович поднял рюмку и чокнулся со своим визави.

На следующий день он расспросил Риву о необыкновенном гардеробщике.

– Это Пьер. Лучше бы ты с ним не знался, – в словах соседки сквозила искренняя озабоченность.

– Но почему? Такого приветливого и интересного собеседника я никогда ещё не встречал.

– Поэтому, – коротко прокомментировала Рива.

Больше они к разговору о гардеробщике не возвращались.

Зато его сотрудницы, словоохотливые Роза и Маруся, поведали ему много интересного о личности Пъера.

Согласно их повествованию, был он весьма интересным типом. Взять хотя бы его манеру одеваться: кроме как в строгой чёрной двойке, безукоризненно отутюженной белоснежной сорочке и при галстуке, его никто никогда в городе не видел. Зимой он одевал длинный старомодный макинтош, шляпу и кашне. Вместительный чёрный портфель, с годами потрепавшийся на углах, но всё ещё достаточно солидный, достойно дополнял портрет джентльмена. Любопытные мира сего отдали бы многое, чтобы узнать, что же Пъер в нём носит.

Откуда вёл он своё происхождение, как пережил приход Советов и где был в войну, никто не знал, и домыслов на эту тему в городе было немало. Слишком отличался он по внешнему виду и манерам от среднестатистического провинциального обывателя: был хорошо образован, выглядел авантажно и неплохо говорил на нескольких языках. Бедняге приписывали службу во всех разведках мира: румынской, немецкой, советской… Появился он в начале пятидесятых, когда в здании бывшего банка, простоявшего без назначения лет восемь после войны, был открыт ресторан.

Каждый день ровно в полдень (точность – вежливость королей) тщательно причесанный, побритый и трезвый Пьер заходил за гардеробную стойку «Осени». Макинтош аккуратно вешался на плечики, из портфеля доставался очередной фолиант – Пьер приступал к профессиональным обязанностям.

Он никогда не пренебрегал рюмкой хорошего вина. Первый кубок (так называл он обычно рюмку) выпивался уже к обеду: в час дня официантка ему подавала свежеприготовленный шницель с картофелем фри. Потом кубки повторялись несколько раз. Алкоголь на Пьера не действовал. Он становился разве что более разговорчивым и общительным, и к вечеру готов был к любым дискуссиям. Почему Рива воспротивилась их знакомству? Небезразличность к зелёному змию? Ну и ладно.

Иван Иванович пытался быть великодушным к слабостям других. Зато Пьер любезен, обходителен и хорошо образован. Нет, он обязательно ещё как-нибудь навестит его, хотя бы ради этой удивительной прогулки «от себя». Непременно навестит и даже в ближайшее время. …Но кто знает, что несёт нам «ближайшее время».