(Из цикла «Британские рассказы»)
Моей дочке Эльвире
Я с юных лет любил путешествовать. Вероятно, поэтому судьба занесла меня в другое государство. Сначала в Литву. А затем через Германию, Нидерланды и Францию – в Англию.
Теперь я живу в многомиллионном Лондоне и с интересом осматриваю многочисленные достопримечательности. Передвигаюсь я по столице Великобритании чаще всего на метро.
Лондонский Андеграунд* будто специально создан для проверки нервной системы человека. Электрички здесь ходят по расписанию, как поезда дальнего следования. Они частенько опаздывают, подолгу стоят на остановках, застревают в тоннелях между станциями. А зимой, при низкой температуре, могут и вовсе остановиться на некоторое время. Чтобы избежать лишних волнений, вы всегда должны выходить из дома заранее и в пути себя чем-то развлекать.
Однажды мы ехали в Гайд-парк** вдвоём с дочерью и в очередной раз застряли на несколько минут между станциями, но отчаиваться не стали – тут же развернули газету с кроссвордом, и я рассмеялся. В начале кроссворда были два весьма курьёзных для меня вопроса. Первый: лёгкий шарфик? Ответ – кашне. Второй: растворимый напиток? Ответ – кофе. Что в них смешного? Расскажу.
* * *
Четверть века назад я приехал, прямо из армии, в город Ростов-на-Дону, на курсы рулевых-мотористов. В мореходном училище общежития не было. Начальник отдела кадров сунул мне в руку несколько старых календарных листков с адресами и добродушно хихикнул: «Поезжай, выбери себе квартиру…»
По первому адресу меня встретила пожилая, но ещё весьма проворная и привлекательная женщина. Едва узнав, в чём суть дела, она приветливо сказала: «Раздевайтесь, будем пить кофе».
Я с готовностью повесил пальто на вешалку из оленьих рогов, а шапку, перчатки и зонтик положил на стоявший рядом громоздкий старинный стул чёрного цвета с необычайно высокой прямоугольной спинкой и чинно уселся на такой же тёмный антикварный диванчик.
Бабушка усмехнулась и, не сводя с меня глаз, добавила: «Кашне тоже можете повесить на вешалку».
Вот тут-то и началось смешное: я в нерешительности поёрзал на диванчике, приближая его кожу к ещё большей антикварности, затем, в такой же нерешительности, взял со стула зонтик и осторожно повесил его на самый маленький рожок – я тогда ещё не знал, что такое кашне.
А бабушка опять: «Кашне тоже повесьте».
Я снова поёрзал на диванчике, подумал и водрузил на рога шапку. Но бабушка не унималась, и мне не оставалось ничего другого, как схватить со стула перчатки и засунуть их в карманы пальто.
Бабушка снисходительно улыбнулась и не то утвердительно, не то вопросительно сказала:
– Ваше кашне, вероятно, весьма дорогое.
– Почему вы так решили? – не удержался я от встречного вопроса, горя желанием узнать, что же это за хитрая такая вещь – кашне.
– Ну, раз вы так упорно не желаете снять его с плеч!.. – хмыкнула бабуся.
Я сконфузился и не знал, что ответить. Но, на моё счастье, в другой комнате зазвонил телефон. Бабушка обрадовалась звонку и чуть ли не бегом кинулась к допотопной и увесистой, как и всё в этом доме, телефонной трубке и долго-долго с кем-то болтала о погоде, о ценах на базаре и о несносной соседке. Затем на минутку прервалась и сказала мне: «Растворимый кофе и молоко на столе – угощайся!..» – и опять припала к трубке и стала обсуждать неубедительную игру актёров во вчерашнем спектакле. А я тем временем заполнил большой ложкой большую часть стакана сухим порошком, напоминавшем мне порох, и залил холодным молоком, без сахара. Напиток получился «обалденный»!.. Что поделаешь, родился я и вырос в деревне.
В сельской местности в ту пору пили не кофе – напиток из сушёных фруктов, называемый в народе взвар, а у нас на Верхнем Дону просто – звар, да чай из мяты, шиповника, зверобоя… Теперь времена, конечно, другие: в российской деревне пьют коку, кофе и ещё невесть что, лишь бы было написано: «Маde in не наше».
Как ни странно, бабушке я в конечном итоге понравился, и она согласилась принять меня на квартиру. Но я, к теперешнему моему сожалению, под благовидным предлогом покинул слишком дотошную, с тогдашней моей точки зрения, женщину и пустился в новые поиски, а по пути старался припомнить что-нибудь компрометирующее горожан. И припомнил-таки…
Мой дедушка рассказывал, как в далёкие тридцатые годы один большой начальник из большого города увидел в поле просо и стал угрожать бригадиру тюрьмой за то, что он в трудное для государства время посеял вместо хлеба веники. И на возражение бригадира, что это вовсе не веники, а очень нужная стране сельхозкультура, после обмолота которой получают пшено, варят кашу и досыта кормят армию, большой начальник ответил вызывающе:
«Ты что думаешь, я никогда не покупал в магазине пшено и не знаю, как оно выглядит?!»
Этим я и удовлетворился, что, однако, не облегчило мне поиск квартиры.
Весь день понапрасну промотался я по осеннему дождливому городу (либо квартиры были уже заняты, либо хозяева отсутствовали) и под вечер, в сумерках, уставший, голодный и продрогший, оказался на окраине среди частных домишек, ошелёванных досками. Дверь в одном из них была настежь открыта, и я, используя шанс, шагнул на порог.
В прихожей комнате жарко дышала раскалённая каменным углём печь. По периметру просторной комнаты сидели на самодельных деревянных лавках и табуретках трое парней, три девушки и округлая, словно колобок, низкорослая женщина, и все они звонко хлопали в ладоши и кричали:
– Сашка!.. Сашка!..
А посреди комнаты танцевал лезгинку высокий, стройный парень и одновременно пел, подражая Вахтангу Кикабидзе: «Па-а аэродрому… Па-а аэродрому… Лайнэр пролэтэл, как по судбэ…»
Все были так увлечены, что даже не заметили незваного гостя. Сашка обнаружил меня первым и тут же, не прекращая танца, выкрикнул, имитируя кавказский акцент:
– Захады, дарагой! Рассказивай, какие проблеми! Ми их враз решим!
И я зашёл, и рассказал. Сашка звонко рассмеялся, но тут же спохватился и с душевной ноткой в голосе изрёк:
– Не унывай. В жизни всё поправимо. Деревенские чего-то не знают о городской жизни, а городские, наоборот, о деревенской. К примеру, один мой знакомый, чисто городской и очень культурный парнишка, искренне считал, что молоко изготавливают на заводе точно так же, как, скажем, квас или пиво. И когда я отвёз его в деревню к моей бабушке и он увидел своими глазами, откуда берётся молоко, он был просто ошеломлён.
Теперь звонко рассмеялся я.
– Свой парень! – дружески хлопнул меня по плечу Сашка. – Берём на квартиру!
– Куда мы его положим? У нас даже у девчонок в комнате нет ни одного свободного места! – испуганно замахала руками хозяйка.
– Я же занимаюсь йогой! – ударил себя кулаком в грудь Сашка. – Запросто могу спать на полу!
Хозяйка ласково улыбнулась Сашке – видимо, она любила его как родного, и согласилась принять меня, с условием, что я привезу настоящий деревенский гостинец: яичек, сальца, маслица, сметанки, индюшатинки… И желательно побольше.
Дочка моя хохотала чуть ли не до слёз и никак не хотела верить, что её папа только в двадцать лет впервые увидел растворимый кофе.
Я не был огорчён. Я был рад её чистому, откровенному смеху и горд за своё поколение, выросшее на натуральных отечественных продуктах.
Маленькое послесловие
Рассказ «Про кашне и растворимый кофе» многих насмешил, а некоторых даже напугал: «Да разве такое может быть, чтобы человек не знал, откуда берётся молоко!» – восклицали они.
Я написал чистую, литературно обработанную правду, но всё равно некоторое время чувствовал себя перед читателями неловко. Вроде как опорочил нашего человека. И только когда в британских газетах появилась информация о том, что компания Dairy Farmers опросила одну тысячу юнцов до пятнадцати лет с целью выяснить, знают ли они, откуда берутся яйца, сыр, йогурт, котлеты и другие продукты, я успокоился.
Результаты, полученные компанией Dairy Farmers, ужаснули взрослых. Приведу только один пример: некоторые подростки в больших городах Великобритании считают, что яйца несут коровы!..
———————————
Андеграунд – подземка. Так в Лондоне называют метро. Анг. Underground – подполье, подпольный; under – под, ниже, ground – земля, площадка, пол.
Гайд-парк – (англ. Hyde Park) – один из самых больших и посещаемых парков в центре Лондона. Имеет почти такой же вид, как в XVIII веке при Карле I.
*СЕРГЕЙ ХОРШЕВ-ОЛЬХОВСКИЙ Писатель, редактор, председатель правления Международного союза литераторов и журналистов APIA. Лауреат диплома и большой золотой медали им. Франца Кафки в номинации проза (2011), присваиваемой Европейской унией искусств; литературных медалей им. О. А. Афанасьева (2015), им. М. А. Шолохова (2016), им. Кирилла и Мефодия (2018), Пабло Неруды (2019), Сергия Радонежского (2022), нескольких наград за возрождение казачества, финалист московской литературной премии, лучший автор альманаха «Литературная Канада» (2017, 2019, 2020).
СЕРГЕЙ ХОРШЕВ-ОЛЬХОВСКИЙ, Лондон, Великобритания.