Русско-немецкий интернет-журнал inter-focus.de Русско-немецкий информационно-аналитический и литературно-художественный журнал
Связанные статьи
|К 130-летию Лиона Фейхтвангера.|
Время, приоткрывшее завесу над тайнами отечественной и мировой истории, потребовало многих переоценок. Среди книг, которые нуждаются в новом прочтении, – первый и самый известный роман Лиона Фейхтвангера «Еврей Зюсс». В 1918 году Фейхтвангер опубликовал пьесу «Еврей Зюсс». Тема продолжала его занимать, и спустя четыре года он завершает роман под таким же названием.
Он не был уверен в успехе, полагая, что его призвание – драматургия. Пришлось долго искать смельчака, кто бы решился напечатать роман неизвестного автора. Роман вышел из печати в 1925 году и принёс автору широкую известность.
Между историей и мифом
Молодой Фейхтвангер мастерски передал в романе дух времени и «местный колорит». Прошло более полувека с тех пор, как кончилась Тридцатилетняя война, но шрамы, оставленные её беспощадным мечом, не зарубцевались. Население Вюртемберга сократилось за время Тридцатилетней войны в десять раз: с четырехсот до сорока тысяч жителей. Такова страшная цена религиозных войн. Вестфальский мир 1648 года закрепил раздробленность, а стало быть, отсталость Германии, признав более трёхсот немецких государств суверенными образованиями.
На заре Нового времени стало очевидным, что сила рыцарского меча уступила иной силе. Золото, деньги становятся эквивалентом могущества. Иначе говоря, бьёт час еврея Зюсса. «Тяжко вздыхала, судорожно билась страна под удушающим гнётом, – пишет Фейхтвангер, – Зрели злаки, зрели лозы, трудились и созидали ремесленники. Герцог со своим двором и войском бременем лежали на стране, и она терпела его. Двести городов, тысяча двести деревень стонали, исходили кровью. Герцог выжимал из них все соки руками еврея. И страна терпела его и еврея».
Заплатившие страшную цену за право исповедовать лютеранство, граждане земли опасаются того, что их новый герцог, перешедший в католичество ради выгодной женитьбы на прелестной представительнице баварского семейства Турн-и-Таксис (им и сегодня принадлежит значительная часть в прошлом имперского города Регенсбурга), может попытаться силой обратить их в католичество. Они не очень-то доверяют своему господину, но покорны ему. В соседнем Вюрцбурге, в его епископской резиденции плетутся интриги. Писатель передаёт тревогу, владеющую штутгартцами.
Фейхтвангер своей волей превращает Зюсса в министра двора, каковым он не был, да и, характеризуя Карла-Александра как новоявленного германского Ахилла и главного оплодотворителя своей земли, несколько сгущает краски. На то он и художник. Его любимый Бальзак уверял, что «художник может хватить через край». Фейхтвангер эскизно набрасывает фигуры придворных, чиновников, учёных мужей, духовных особ обоих лагерей, горожан, их жён и дочерей, членов местного парламента – ландтага, дарованного протестантскому Вюртембергу конституцией. Они выглядят жизненно, их образы ему удаются. А рядом с немцами отъединенно, замкнуто ведёт своё загадочное существование маленькое, но неистребимое и ненавистное им племя – евреи: финансисты, каббалисты, раввины, мелкие торговцы-разносчики. Некоторые евреи и впрямь прибыли в землю вслед за Зюссом. Местному населению они внушают страх и недоверие. Автору удалось вдохнуть жизнь в эти фигуры, они действуют, любят, страждут, злодействуют, склочничают, интригуют, рожают, болеют, умирают…
В центре этого мира – еврей Зюсс, благодаря своим незаурядным способностям вошедший в доверие к герцогу, привязавший его к себе нерасторжимыми узами и прибравший к своим рукам всю страну. В его руках, по замыслу автора, окажутся нити католического заговора и жизнь герцога. Он разрушит планы своего государя и погубит его, но и сам при этом взойдёт на виселицу. Такова сюжетная линия романа.
Историческая правда соединяется в романе с вымыслом, наряду с историческими фигурами в нём действуют герои, придуманные автором. По этому пути вслед за Вальтером Скоттом пошли многие романисты, это стало традицией. В романе Фейхтвангера мы сталкиваемся с разработкой, как исторического материала, так и мифа. Речь идёт не о национальной мифологии – мифах древних греков или германцев. Перед нами иной миф – миф о еврее, который сложился у христианских народов Европы в средние века.
Фейхтвангер использовал оказавшийся живучим миф о сатанинской природе евреев и верности их дьяволу. Большая часть героев его романа придерживаются этого взгляда. Фейхтвангер цитирует документы: императорские приказы, резолюции консистории, завещание владетельного графа. И везде говорится, что у христиан, после дьявола, нет злее врагов, чем евреи, которые враждебны всемогущему Богу, природе и христианскому духу.
Графиня Гревениц благоволит к евреям, полагая, что « у каждого из них в будний день больше ума в мизинце, чем по праздникам в голове у всего ландтага вкупе». Но и она уверена, что неслыханными успехами на финансовом поприще евреи обязаны колдовству.
Молодая герцогиня, урождённая Турн-и-Таксис, никогда не видавшая настоящего еврея, после знакомства с Зюссом выражает удивление: «Они совсем как все люди». Бедняжка знала евреев лишь по гравюрам, где их изображали с рогами и хвостом.
Осматривая особняк-дворец Зюсса, герцогиня, казалось бы, убедившаяся в безосновательности своих страхов, лукаво спрашивает хозяина: «А где же комнаты, где убивают христианских младенцев?» Кровавый навет стоил евреям многих жизней. Чёрным шлейфом тащится он за ними сквозь толщу времени.
Все эти детали, свидетельствующие о том, что демонический образ еврея отнюдь не померк с уходом средних веков, помогают писателю воссоздать эпоху, косные нравы и характер мышления немецкой провинции. Но дело в том, что не только герои романа воспринимают Зюсса и его соплеменников как дьявольское отродье, но и сам Фейхтвангер наделяет родовыми чертами этого образа-фикции главного героя и других еврейских персонажей. Казалось бы, незначительная деталь – козлиная бородка Исаака Ландауэра. Но если знать, что козёл, по распространённому в средние века поверью, был любимым животным дьявола, то подчёркивание этой детали в романе обретает особую значимость. Так что деталь отнюдь не безобидна.
Или страсть Зюсса к драгоценным камням, торговля ими, коллекционирование – ведь это не просто ещё одна статья его дохода. Средневековая Европа живо интересовалась сверхъестественными оккультными тайнами драгоценных камней. Даже символика «философского камня» включала изображение звезды Давида и надпись на древнееврейском языке. Таким образом, и Зюсс включается в сферу еврейской магии.
В романе широко использована христианская легенда о Вечном Жиде, ходят слухи, что он объявился в земле швабов. Некоторые полагают, что рабби Габриэль, кабалист, дядя Зюсса, и есть Вечный Жид. И герцог, и его жена уверены в том, что старик – маг и колдун. Развитие сюжета подтверждает магические способности старого кабалиста, что лишь усиливает страх перед евреем и его тайным знанием.
Фейхтвангер даёт понять, что евреи и впрямь владеют тайным знанием, источником которых служит им Тора – Книга. При этом он слагает настоящий гимн в честь Книги. Нацисты этим гимном пренебрегли.
Между реализмом и романтизмом
Фейхтвангера соблазняло желание идти путём Бальзака, этого «доктора социальных наук», и в первом романе немецкого писателя следы ученичества весьма ощутимы. Достаточно познакомиться с героем второго плана, старым Исааком Ландауэром, чтобы убедиться в зависимости автора от великого француза. Вам никого не напоминает эта сухопарая фигурка в поношенном лапсердаке, эта лёгкая, скупая, ироническая усмешка на тонких губах, рассуждения о том, что наивысшее удовольствие человек получает не от демонстрации своего могущества, а от его тайного знания? Узнали?! Образ наставника Зюсса просто списан с бальзаковского Гобсека.
Бальзак создал этот образ как громадное обобщение. Внешне бесстрастный, Гобсек воплощает и характерные черты хищного племени ростовщиков, и саму философию денег. Он излагает её лаконично: «Из всех земных благ есть только одно достаточно надёжное, чтобы стоило человеку гнаться за ним. Это – золото. В золоте сосредоточены все силы человечества». Бальзак вывел эту формулу века, а Фейхтвангер ею воспользовался. Он наделяет старого Ландауэра бальзаковской мудростью: «Он знал, что в мире существует лишь одна реальная сила – деньги».
Молчаливый спор между ним и Зюссом завязывается на первых же страницах. К чему стремятся оба? К власти. О чём думают оба? О деньгах, которые мостят дорогу к власти, о способах их приращения, о выгоде их быстрого оборота. «Власть» – ключевое слово в романе. Но пользуются они ею по-разному.
Красавца и модника Зюсса, в его аккуратно со вкусом завитом парике, в ладно скроенном, отороченном серебром светло-коричневом кафтане тончайшего сукна, с легко наплоенными кружевными манжетами, цена которым верных сорок гульденов, не может не раздражать вид старика при пейсах и редкой козлиной бородке, одетого по еврейскому обычаю в лапсердак и ермолку. Зюсс готов его возненавидеть за нелепые старозаветные еврейские повадки, хотя он Ландауэру многим обязан и поначалу признаёт его превосходство.
В свою очередь старый еврей осуждает аристократические замашки и стремление Зюсса выставить напоказ своё богатство: – К чему это, реб Йозеф Зюсс? К чему непременно тридцать слуг? Вы разве лучше едите, лучше спите, когда у вас тридцать слуг вместо трёх? Я понимаю, что вы держите при себе эту девку (дочь обер-прокурора, которая короткое время открыто числилась метрессой Зюсса – Г.И.). Но к чему вам попугай? Зачем еврею попугай?
И действительно, зачем?! А всё тщеславие! Старому Ландауэру этого не понять. Он сам находится у истоков власти, он направляет течение событий в Европе, но он держит свою власть в тайне, находя утончённое удовольствие в сознании своих громадных возможностей. Он входит в кабинет любого государя без парика и перчаток, в лапсердаке, да ещё и с отличительным знаком для евреев на одеянии. Он может себе это позволить, они стерпят. Это явное свидетельство их зависимости доставляет старику глубокое удовлетворение.
Зюсс не отрекся от своего еврейства, хотя внешностью, одеянием, манерами, речью, образом жизни стал неотличим от местной знати. Удивительно, но он и своё еврейство смог превратить в объект тщеславия. Такое по плечу не каждому.
Когда герой романа узнаёт «правду» о своём рождении (Фейхтвангер воспользовался легендой о том, что Зюсс – внебрачный сын, бастард генерала Георга Эберхарда фон Гейдерсдорфа, разжалованного и кончившего свои дни монахом-капуцином), он отказывается узаконить своё христианское происхождение. Почему?! Он сам объясняет свой отказ: «Тот ореол исключительности, неповторимости, необычайности, что окружает его теперь, улетучится». И в самом деле, быть христианином – значит быть одним из многих. Христианин-министр – эка невидаль! Еврей-министр – это не шутка, это «круто»!
Зюссу ведомо тщеславие парии, одолевающего сильных мира сего. Когда он вступает в борьбу за оправдание ложно обвинённого в убийстве еврея (не хотелось ввязываться, но уж очень просила депутация франкфуртских евреев), он горд тем, что способен сотворить невозможное: «еврей вырвет обречённого на смерть человека у целого христианского города». В эту минуту он напоминает ликующего Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери», который сумел в прямом смысле вырвать Эсмеральду из рук палача. Отверженный, горбун, бросивший вызов всесильной Фемиде, обрёл в эти минуты истинное величие. Такие минуты выпадают и на долю еврея Зюсса.
Ключом к характеру и судьбе главного героя романа могут служить слова великого каббалиста ХVI века Исаака Лурия о том, что в человеческом теле иногда не одна, а две души осуждены совершать новое странствие. Причем, одна, возможно, жила прежде в звере, а другая – в святом. А теперь они обречены быть едиными. «Они проникают и впиваются друг в друга, они взаимно оплодотворяются, они слиты, точно струи воды».
Мотив двойничества характерен для романтического искусства. Многие писатели – от Гофмана до Стивенсона – использовали его весьма эффективно. Этот мотив лёг в основу образа Зюсса. Герой Фейхтвангера неоднозначен. Ему часто снится один и тот же сон: он скользит в призрачном танце, герцог держит его одну руку, а его дядя, старый суровый еврей-каббалист, настоящий ведун, – другую. Сон достаточно прозрачен: помыслы Зюсса устремлены к власти, к земным успехам в христианском обществе, но существует нечто заповедное, духовное – область тайного еврейского знания, которая манит его, но куда он страшится заглядывать.
Страсти, которые владеют и играют Зюссом, реализуясь в бешеной деятельности финансиста, политика, дипломата, возносят его на вершину успеха: у Фейхтвангера он становится истинным правителем государства. Властолюбие, тщеславие, вера в успех ведут его по жизни. Блеск и власть – его стихия. Он упивается властью открыто, дерзко, нагло, напоказ, чем вызывает ещё большее озлобление окружающих.
«Министров и высших чиновников он держал в рабском подчинении. Они боялись его едва ли не больше, чем самого герцога; стоило ему свистнуть, как они прибегали сломя голову. Он вызывал к себе, кого хотел, и никто не смел ослушаться. При малейшем противоречии он грозил им кандалами, плетьми, виселицей. Зюсс сам был точно вихрь. И его окружал постоянный вихрь». Вихрь, или страсть, – суть Зюссовой натуры.
Образ его строится на гиперболизации и контрастах: величие и низость соединяются в одном лице. Его раздвоенность (колебания между властью-нечестием и еврейской мудростью-светом, превращение алчного хищника в любящее, чуть ли ни робкое существо, перед юной дочерью и старым каббалистом) – типичная черта романтических героев («храбрые, как львы: и плачущие, как урны» – иронически заметил о них Флобер).
В биографии героя много таинственного, начиная от происхождения и кончая его любовным союзом. Загадочная возлюбленная, умершая, похоже, родами, оставившая ему дочь необычайной красоты, – откровенная дань романтизму. Дочь, которую воспитывают на стороне, вдали от отца, в уединении и в тайне. Странная связь (притяжение-отторжение) с дядей-каббалистом, чародеем и магом. Внезапное открытие знатного происхождения героя и его решение остаться изгоем. Властительный герцог, губящий юную дочь героя. Все эти повороты сюжета вызывают в памяти ультраромантические пьесы Гюго «Опасное сходство», «Король забавляется». Зеркальное повторение в судьбе Зюсса несчастливой звезды его якобы родного отца, мотивы возмездия (Зюсс разжигает похоть своего хозяина, отдаёт в его власть дочь своего противника, а затем сам оказывается в положении несчастного отца) – всё это приёмы из арсенала романтического искусства.
Да и в самом лице Зюсса, каким его изобразил художник, есть нечто демоническое (угадывается тип романтического злодея). Он легко меняет облик, в нём живёт актёр. Фейхтвангер характеризует его как человека минуты. Помимо некоторых «говорящих» деталей портрета (красный чувственный рот на белом лице, точно губы вампира-вурдалака; гипнотизирующий взгляд карих выпуклых «крылатых» глаз) созданию образа демонического героя способствует и впечатление, которое он производит на женщин – они ведь, как известно, легче поддаются чарам. Показательна первая встреча Зюсса с молодой пиетисткой Магдален-Сибиллой, в судьбе которой он сыграет поистине роковую роль. Внезапно увидев его в лесу, девушка убегает с криком: «Дьявол! Дьявол ходит по лесу!». При второй встрече с ним она теряет сознание. Такова сила его магнетического воздействия на чистую впечатлительную натуру.
Образ Зюсса строится по канону романтического героя: он претендует на исключительность, верит в своё избранничество. Романтики использовали многие способы, чтобы противопоставить своих героев обществу, миру. Усилиями поэтов-романтиков, начиная с Байрона, был создан новоевропейский литературный миф, в центре которого оказалась демоническая личность, исходящая из абсолютной свободы своей воли. Эту свободу она воспринимает как свободу от моральных обязательств перед людьми. В противовес идеям добра и любви она выдвигает идею тотального скептицизма. Действия носителя демонизма обусловлены его личной обидой на несовершенство мира и направлены на его разрушение и переустройство.
Демонизация главного героя не была литературной новацией Фейхтвангера, но он первым попытался навязать демонической личности активную деятельность в сфере меркантильной, прагматической, связанной с деньгами, кредитами, прибылями. Это оказалось чревато многими издержками: романтическое и реалистическое начало отказывались мирно сосуществовать.
Необычным было и то, что он наделил демонической мощью еврея, в то время как большинство представителей этого гонимого народа предпочитало в Германии не выделяться, сидеть тихо.
«И раньше крупным финансистам из его соплеменников приходилось решать задачи огромного масштаба и в своих руках нести полный до краёв сосуд власти. Но эти люди держались в тени или крестились, как его родной брат. Он же, еврей, один стоял перед целой Европой на опасной высоте, и улыбался, и был элегантен и самоуверен, и даже самый прозорливый взгляд не мог бы со злорадством подметить у него хоть малейшую дрожь». Это триумф изгоя, который достиг величия и обязан успеху лишь самому себе.Это месть Зюсса обществу, которое его, еврея, презирает, это своеобразный ответ на людскую несправедливость. В эту минуту мы готовы склониться перед ним.
Но стоит познакомиться с коварными и жестокими методами и способами, какими Зюсс пробивает себе путь наверх, устраняет своих конкурентов или просто неугодных, как симпатии к герою улетучиваются. Нет необходимости рассказывать о всех, кого он разорил, довёл до петли, обесчестил за несколько лет своего полновластного правления в Вюртемберге. А мог ли он действовать иначе? Фейхтвангер здесь верен жизненной правде. Любой делец, независимо от национальности, будет мыслить и действовать так, как Зюсс, и мы знаем множество тому примеров из отечественной и мировой истории. А если вам известны иные примеры, то это – исключения из правила.
В русской литературе была попытка представить деятельного предпринимателя положительным героем. Гончаров противопоставил энергичного обрусевшего немца Штольца погрязшему в лени Обломову. Штольц в отличие от Зюсса был человеком честным. Возможно, именно в этом и кроется причина неудачи Гончарова: крупный делец просто не может быть нравственным человеком, а, следовательно, положительным героем. Штольц как художественный образ схематичен и лишён правдоподобия.
Преуспевающий финансист, делец всегда будет стоять выше стесняющих его нравственных законов. Таков Зюсс, таков Фрэнк Каупервуд. Драйзер писал свою трилогию в то же время, что Фейхтвангер свой роман. Драйзер создал образ нового героя своего времени – финансового монополиста, промышленного магната, преобразующего лицо Америки, участвующего своими капиталами в технической революции. Герой Фейхтвангера живёт в иной эпохе. Капитал Зюсса служит феодалу-герцогу, он не направлен на созидание, хотя еврей и куёт новую рыночную экономику.
Не раз и не два возникает в романе образ гложущих червей, пагубных и несносных. Гложущими червями именуются евреи в многочисленных рескриптах немецких императоров и резолюциях князей и герцогов. Однако обидное сравнение с увёртливыми, скользкими гадами не трогает старого Ландауэра. «Они обзывают нас гложущими червями. Пусть так, а сами они разве не гложут друг друга? Всё, что живёт – гложет. Один гложет другого». Хищные законы бизнеса интернациональны. Это только нацисты с подачи Гитлера всерьёз рассуждали о том, что существует зловредный еврейский капитал и патриотический – отечественный.
И всё же не будем забывать, что в сознании немцев, начиная со средних веков, с образом еврея всегда ассоциировались деньги, долговые расписки, проценты, заклад вещей и множество неприятностей подобного рода. Именно тогда начала складываться теория антисемитизма, объясняющая юдофобию экономическими факторами.
Фейхтвангер не определил чётко авторской позиции по отношению к своему герою. А мог ли? Вряд ли это было под силу писателю, который сам о себе сказал следующее: «Обыкновенно, когда меня спрашивали, к какой национальной группе следует отнести меня как художника, я отвечал: я немец – по языку, интернационалист – по убеждениям, еврей – по чувству. Очень трудно иногда привести убеждения и чувства в лад между собой». Да, у молодого писателя ум с сердцем были явно не в ладу. Левые политические симпатии побуждали его видеть в Зюссе финансового хищника, стало быть – врага трудового народа. Сердце еврея, национальное чувство вынуждали искать нечто, выводящее Зюсса за рамки его нечистой деятельности.
И Фейхтвангер придумывает ход. Ему помогает от начала до конца вымышленный образ Наоми, прекрасной дочери Зюсса, его гордости и утешения, выросшей на лоне природы, в полном отъединении от людей, эдакой «лилии долины». Образ Наоми – эклектичен: в нём – отголоски идей Руссо и Вольтера, но особенно сильно влияние романтизма вальтер-скоттовского образца.
Наоми воспитывает в традициях иудаизма каббалист Габриэль, он передаёт ей и свои знания. Её трагическая гибель по вине сластолюбца-герцога становится страшным потрясением для Зюсса и толчком к его перерождению. Добившийся близости к герцогу, угождавший его прихотям, пускавшийся на многие уловки, чтобы не утратить высочайшего расположения и ещё больше привязать его к себе, Зюсс превращается в мстителя, злейшего врага, жаждущего герцогской крови. Возводивший столь упорно здание своего могущества, Зюсс, войдя в роль мстителя, бестрепетно разрушает его. Смерть обидчика он оплачивает собственной жизнью. Таков финал романа, в котором писатель попытался соединить романтизм с реализмом, забыв о том, что «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань».
Если бы демонизм Зюсса был просто родовой чертой романтического героя, вряд ли роман Фейхтвангера привлёк бы внимание нацистов, по заданию которых в 1940 году был снят фильм «Жид Зюсс». Но демонизация героя, как художественный приём, как проявление романтического метода, усиливала действие средневекового мифа о демонической природе еврея, которым не пренебрёг создатель романа о Зюссе.
Грета Ионкис (Кельн)
Профессор, доктор филологии,
член Международного ПЕН-клуба.
