Русско-немецкий интернет-журнал inter-focus.de Русско-немецкий информационно-аналитический и литературно-художественный журнал
Связанные статьи
/Рассказики/
Вика и маникюрша
Перед нашим очередным отъездом из Питера раздался звонок.
— Здравствуйте, это вас беспокоит мама Дениса.
— Вы, наверно, не туда попали. Здесь нет никакого Дениса.
— Нет, вы меня неправильно поняли. Денис это муж Вики.
— Простите, но я и Вики не знаю.
— Ах, да нет, понимаете, Вика это двоюродная сестра Кати.
— Какой Кати?
— Ну Кати, жены Сережи.
Я поняла, что звонит мама мужа двоюродной сестры жены моего однокурсника, который живет в Лос-Анджелесе.
— Так вот, понимаете, я бы хотела передать Вике посылочку.
— Понимаете, в чем дело, я лечу совсем в другой штат.
— Но ведь страна-то та же самая! А вы понимаете, у Викочки будет ребеночек, и я всего лишь хотела бы ей передать ползуночки для будущего ребеночка.
— Ну хорошо. Давайте встретимся в метро. Но, кроме ползунков, я ничего не могу взять.
— Конечно, конечно, разве же я не понимаю!
В метро я ее сразу увидела. Она держала перед собой огромную коробку, завернутую в подарочную бумагу, с прилепленным сверху бантом. Я подошла и спросила:
— Что там?
Она улыбнулась и сказала:
— Там? Ползунки.
— А еще?
— Еще? Ну, еще чайник. Вы понимаете, у Викочки была любимая маникюрша, и, когда я с вами поговорила, я ей позвонила, а она очень хотела Викочке что-нибудь передать, и она ей передала чайник, а ползуночки я положила в чайник.
Я взяла коробку, и до вечера мой муж таскал ее в рюкзаке, ходя по городу. К тому времени, как мы привезли коробку в Колорадо, бант с нее отвалился, а подарочная бумага разорвалась в клочья. Но мы ее отправили в Лос-Анджелес. И теперь у Вики в Лос-Анджелесе есть чайник. И ползунки.
Я по сей день не знакома с Викой, но уверена, что она очень хороший человек, раз ее так любила даже маникюрша.
Учительница из Могилева
В финал турнира прозы литературного фестиваля вышла учительница литературы из Могилева. В Лондоне она удивлялась всему.
— Какое страшное место – Гэтвик! Сплошные арабы, звери и негры!
— По-английски очень трудно говорить! Я и знаю-то всего две фразы: “хау ду ю ду” и “фэйсом об тэйбл”.
— Я так боюсь арабов. Вчера один разлегся у меня на кровати и не уходит!
— А как он к тебе в номер попал?
— Что значит – как? Я его пригласила.
В целом ей в Лондоне понравилось.
— Мне в школе говорили: не езди. Это евреи деньги свои еврейские отмывают. А тут ничего, даже и не все евреи.
Она рассказывала нам, как трудно преподавать литературу современным детям.
— Они мне говорят, что у Татьяны был климакс. Я теряюсь, не знаю, что на это ответить. Ведь я им любовь к прекрасному пытаюсь привить, к Ахматовой, Цветаевой. Очень люблю из них ту, что с собой покончила, только путаю все время – которая.
На прощанье она всех угостила белорусским салом и сообщила:
— Завтра домой приеду, пойду в мэрию. Может, денег дадут за то, что я Белоруссию в Лондоне представляла.
И уехала в далекий загадочный город – Могилев…
Мы, женщины
На поэтическом фестивале ко мне подошла женщина и начала жать руку со словами:
— Спасибо, спасибо вам! Жаль, не помню, как вас зовут, но мне так понравились ваши стихи!
Я сказала:
— Да что вы!
— Да, да! Они мне так близки. Просто как будто я писала. Вот если бы я писала, я бы то же самое и написала. Но я не пишу. У меня другие дела. А вы вот молодец, не ленитесь. Не ленитесь – и пишете! А другие ленятся. Мне очень понравилось. Вы точно прочли мои мысли.
— А что же вам так понравилось?
— Как – что! Ваши феминистические стихи. Больше всего – феминистические.
— Феминистические? Но у меня не было никаких феминистических стихов.
— Как же не было! А вот это: “Даю, даю, даю!” Очень феминистическое! Очень было приятно. Жаль, не знаю вашего имени.
Напоследок сказала:
— Пишите еще про нас, про женщин. Чтоб все знали, какие мы!
И удалилась.
Книжный магазин
В денверском книжном магазине муж искал книжку Чаадаева. Владелец магазина обрадовался:
— Чаадаева? На полках ее не найдете. Я ее сам все время перечитываю с тех пор, как поступила. Сейчас принесу.
Книжку он и в самом деле читал и перечитывал. По ней можно было даже проследить его меню. На страницах жирные пятна от котлет чередовались с красными пятнами от борща. Но скандалить с человеком, который перечитывает Чаадаева, было неприлично. Книжку мы взяли. В придачу к ней взяли еще целую стопку книг и словарей.
— 95 долларов, — сказал владелец.
Тут я увидела на прилавке «Азбуку».
— «Азбуку», пожалуйста, добавьте.
Он укоризненно на меня посмотрел:
— Добавлять я еще не научился. Придется сначала считать.
Долго щелкал на счетах и объявил:
— С «Азбукой» 83 доллара.
И, осмотрев стопку книг, сказал:
— Купили вы много. За это я вам могу продать книжку Василия Петухова со скидкой.
— А кто такой Василий Петухов?
— Как? Вы не знаете Василия Петухова! Вы же интеллигентные люди. Им вся Москва зачитывается. А я вам его продаю всего за доллар.
Он сунул мне книжку в мягкой обложке. Как только я ее открыла, страницы оттуда посыпались на прилавок.
Я сказала:
— Нет, эту книжку мы не возьмем.
Он обиделся:
— Подумаешь, страницы высыпаются! Да зачем они вам? Это ж такая книжка: прочитал и выбросил. Я читал. И всего за доллар.
Когда же мы наотрез отказались брать Петухова, он, вздохнув, сказал:
— Все равно, покупатели вы хорошие. Тогда вам полагается подарок. Что вы хотите в подарок, шариковую ручку или книжку Пушкина?
Мы уже давным-давно заказываем книги на интернете. А магазин, говорят, стоит на прежнем месте и работает. Как выживает — не знаю. Вспомнила я про него, когда на Брайтон Бич мы из любопытства зашли в книжный, где продавец тоже считал на счетах, а потом еще полчаса от руки переписывал названия купленных нами книг в какой-то засаленный журнал. На вопрос, зачем он это делает, ответил:
— Должен же я знать, что у меня было!
Я – еврейка!
Позвонила приятельница, дочь которой готовилась пройти бат-мицву:
— Скажи честно, ведь в глубине души ты настоящая еврейка?
Я сразу спросила:
— Что надо?
— Нужна твоя помощь. Не хватает человека читать благословения. С нашей стороны нужно четверо. Я нашла троих. Соглашайся. Иврита знать не надо. Все будет написано русскими буквами. Только прочитать. Ведь это не противоречит твоим принципам?
Я подумала, что никаких принципов у меня нет, и сказала:
— Хорошо. А когда я получу текст?
— Да в субботу. Мы же приглашены к вам в гости. Заодно и текст занесу.
В субботу она принесла диск, поставила его в проигрыватель, и с диска послышалось мелодичное пение: «Барух ата адонай элохейну мелех хаолам…»
Я спросила:
— Лена, что это?
Лена сказала:
— Это ваш текст.
— Но ты же говорила, что надо читать!
— Ну да, евреи все так читают, напевно.
От евреев следовало этого ожидать!
Я сказала:
— Лена, я не умею петь. Меня в первом классе выгнали из хора.
Но Лена была неумолима:
— Мы тебя уже записали. Раввин уже разучивает имена твоих родителей. Сейчас устроим небольшую спевку.
Услышав про спевку, остальные гости довольно быстро стали расходиться. Остались Лена и еще одна общая подружка, тоже записанная на благословения. Мы начали спеваться под магнитофон, путаясь в словах. Дочка Лены послушала спевку, посмотрела на маму взглядом, полным ненависти, на нас смотреть не стала вообще и вышла из комнаты. Моя дочка послушала с удовольствием и сообщила:
— Вас забросают гнилыми помидорами.
Лена объявила:
— Ерунда! Не забывайте, что вас будет четверо. Я договорилась еще с одной супружеской парой — знакомыми знакомых. Там муж очень хорошо поет.
— Это его жена тебе сказала?
— Нет, он сам. Главное — тренируйтесь пока.
С этого дня в моей жизни началась полоса кошмара. Каждый день по дороге на работу и с работы я выводила: «Барух ата адонай…» Ночью мне снилось, как меня выгоняют из синагоги, а сзади бежит моя учительница пения и кричит: «Чего вы от нее хотите? Она даже не в состоянии была спеть «Пусть бегут неуклюжи…!»
Наконец в очередную субботу наступил момент истины. На дрожащих ногах я подковыляла к раввину, от волнения несколько раз поцеловав молитвенник. Главный певец оказался на месте. И, как только я открыла рот, чтобы вывести свой заученный «Барух…», певец зарычал что-то нечеловеческим голосом, безбожно перевирая мотив, а заодно и слова. Мы пытались подпевать, но он как будто нарочно сбивал нас с толку, все время переключая тональность и ритм. В конце концов, уткнувшись в свой молитвенник и еще раз его зачем-то поцеловав, я спустилась в зал и с ужасом спросила у дочки:
— Ну, как я спела?
— Очень хорошо, — сказала дочка. — Тебя совершенно не было слышно.
На выходе ко мне подошла какая-то старушка и похвалила:
— Вы молодец! Просто молодец! На диете сидите?
Вернулось институтское ощущение: три дня не спишь не ешь, переживаешь, а потом на экзамен приходит пьяный преподаватель и всем ставит «пятерки». По крайней мере, экзамен сдан. Правда, задним числом, но сдан. Теперь, когда я остаюсь одна и включаю в ванной воду, я вывожу разложенное на три ноты «а» в конце «хатора-а-а» и удовлетворенно говорю себе, что не зря ходила с записью «еврейка» в паспорте. Я оправдала эту запись, наконец оправдала.
Наталья Резник (Колорадо, США).
